Столетняя война. Том IV. Проклятые короли (ЛП)

Но даже таких людей было трудно найти. Разделение Франции на англо-бургундский север и дофинистские центр и юг нарушило старые структуры призыва в армию. Беспорядочное состояние центральной и южной Франции отбило у дворян охоту воевать вдали от родных мест, также как моральное воздействие побед Генриха V. Ко всему этому добавилось разочарование от разделения Франции и сомнения в легитимности дела Дофина после убийства в Монтеро. Моральный дух был низким и надежда на победу угасала за пределами небольшого круга вокруг Дофина, для которого это было условием выживания. Пропагандистский памфлет, подготовленный верным дофинистом вскоре после убийства Иоанна Бесстрашного, вложил в уста олицетворенной Франции слова, которые, должно быть, вызвали отклик у большинства читателей. Друзья Франции бежали перед ее врагами. Ее подданные покорно сдались или стали воевать между собой. Даже в лучшие времена, когда в ее распоряжении был весь цвет рыцарства, она проигрывала почти все великие сражения, которые вела. Как же должна была воевать Франция? Со своим собственным народом? Враг уничтожит их. С иностранными наемниками? Они будут только грабить и бежать в критический момент. Ален Шартье чувствовал, что именно против этого всепроникающего мрака, он должен бороться. "Наши враги не сделаны из железа, не застрахованы от смерти или поражения, — писал он, — у них нет мечей или доспехов, которых нет у вас, нет численности, с которой вы не можете сравниться, нет монополии на благосклонность Фортуны"[844].

Отсутствие высокопоставленных военных руководителей было одновременно и симптомом, и причиной этого недомогания. Профессионалы служили ради жалованья и добычи, но для знати главной привлекательной стороной полевой службы была честь, которую можно было завоевать, сражаясь под командованием великого государя. Личность Генриха V и его братьев и их участие в войне были, безусловно, самым большим фактором успешной вербовки в английские армии, особенно среди высшего дворянства. Дофин, по сравнению с ними, не любил участвовать в кампаниях и не был особенно хорош в них. Кроме того, как бездетный принц и последний представитель мужского рода Валуа, его пленение или смерть стали бы катастрофой. Возможно, он поступил мудро, оставив военное дело другим. Проблема заключалась в том, что других не было. Вокруг него не было никого с репутацией герцога Эксетера или Жана Люксембурга, чтобы привлечь добровольцев под свои знамена. Должность коннетабля оставалась вакантной в течение трех лет после смерти Бернара Арманьяка из-за отсутствия достойного кандидата. По сообщениям, граф Фуа получил предложение, но отказался. Филипп Орлеанский, граф Вертю, самый способный военачальник среди законных отпрысков Людовика Орлеанского и единственный, кто остался на свободе, умер от болезни в 1420 году в возрасте всего двадцати четырех лет. Молодой герцог Анжуйский покинул Францию в том же году, чтобы попытаться воплотить давнюю мечту Анжуйского королевства в южной Италии. Карл де Бурбон, граф Клермонский, который был с Иоанном Бесстрашным на мосту в Монтеро и переметнулся на другую сторону после его убийства, служил генерал-капитаном Дофина в Лангедоке после того, как тот покинул эту провинцию. Но лояльность этого многолетнего приспособленца всегда вызывала подозрения, и он оказался не слишком хорош в военном деле.

Главным полевым командиром Дофина в первые годы был Пьер де Рье, сеньор де Рошфор, компетентный военачальник из знатной семьи бретонских профессионалов, сменивший своего отца на посту маршала Франции в 1417 году. Но французские дворяне вряд ли стали бы служить под началом таких людей, как он. "Мой отец никогда бы не стал служить под началом такого-то и такого-то, — говорили они, по словам Шартье, — поэтому ничто не побудит меня служить под его началом". В результате Дофин все чаще обращался к профессиональным солдатам и организовывал корпуса из иностранных наемников, бретонских, гасконских, итальянских, а затем и шотландских. Ален Шартье не испытывал к этим наемникам ничего, кроме презрения. Но правда в том, что они были надежнее и дешевле, чем коренные французы. По словам осведомителей Генриха V, шотландские и кастильские наемники Дофина получали от 20 до 24 четырех франков в месяц в обесцененной монете, что составляло менее трети ставки для французских воинов. Зависимость Буржского королевства от профессиональных компаний, живущих частично за счет окружающей местности, во многом объясняет довольно непоследовательный характер военных операций в месяцы, последовавшие за убийством Иоанна Бесстрашного, в период, когда Дофину прежде всего необходимо было показать, что он является силой, с которой можно считаться[845].