Столетняя война. Том IV. Проклятые короли (ЛП)

Людовик, однако, перестарался. Он не заручился согласием герцога Бургундского, а Филипп был еще достаточно влиятелен, чтобы проявить себя в таком важном вопросе, как этот. Он не возражал против политики поддержки Лже-Ричарда и его шотландских покровителей. Возможно, он был участником решения о предоставлении кораблей и людей графу Кроуфорду, которое было принято еще до его отъезда из Парижа. Франко-шотландскому флоту было позволено доставлять свои захваченные призы во фламандские порты под носом у его чиновников. Он также должен был одобрить, по крайней мере молчаливо, отправку экспедиционной армии в Шотландию, так как среди ее руководителей было несколько видных членов его двора. Жак д'Эйли был одним из его приближенных, а Пьер де Эссар, командующий армией, был его камергером. Филипп возражал не против предполагаемой кампании, а против того, что его племянник взял на себя контроль над государственными финансами, и против того, что это было сделано, пока он был в отъезде. Введение тальи спровоцировало серьезный политический кризис. Примерно в то время, когда был издан ордонанс о введении тальи, у короля случился рецидив болезни, и Парламент отказался его регистрировать. После некоторой задержки он был провозглашен со ступеней Шатле на основании полномочий личного секретаря короля, вместе с заявлением о том, что герцоги Беррийский и Бургундский одобрили его. Оба герцога возмущенно отрицали это. Иоанн Беррийский утверждал, что его имя было добавлено к ордонансу без его согласия. Филипп Бургундский внезапно оставил охоту, вернулся в Аррас для обсуждения со своими советниками, а затем направился в Париж. Из Клермон-ан-Бовези он обратился с яростным протестом к судьям Парламента. По его словам, утверждение, что он одобрил введение тальи, было "чистой болтовней и издевательством". Ему действительно предложили 100.000 франков за его одобрение после принятия решения, от которых он отказался, но в остальном он не имел к этому никакого отношения. Герцог заявил, что в принципе против увеличения налогового бремени на население, и без того обложенное большими налогами и значительно уменьшившееся из-за чумы, тем более что доходы, скорее всего, будут потрачены на бесполезные субсидии тем, кто пользуется поддержкой в Париже. Судьям было предложено обеспечить максимально широкую огласку взглядов герцога. Но когда утром 20 мая они получили герцогский манифест, то побоялись действовать. Канцлер и первый президент были в отъезде. Другие придворные опасались, что письмо окажет подстрекательское воздействие на общественное мнение, что, конечно же, было целью Филиппа. Поэтому его посланники отправились в Шатле и зачитали его там. Копии были разосланы во все крупные города королевства[93].

Манифест герцога Бургундского произвел большое впечатление. В тот же день советники короля в полном составе покинули Париж, чтобы встретиться с Филиппом в Санлисе. В старинном королевском дворце города последовало три дня переговоров о кризисе. Герцог Орлеанский остался в Париже. Поначалу он вел себя вызывающе и опубликовал еще один королевский ордонанс, датированный, по-видимому, предыдущим месяцем, в котором Карл VI назначал его "лейтенантом и правителем королевства со всеми полномочиями короны до тех пор, пока он сам не будет способен управлять лично". Но Людовик не хотел испытывать судьбу в борьбе с возрастающей популярностью своего дяди как защитника налогоплательщиков. В начале июня, когда король ненадолго пришел в себя, Людовик заставил его отменить талью, а затем провозгласил это решение на улицах столицы как свою собственную заслугу. Филипп не был удовлетворен этим, ведь назначение Людовика лейтенантом короля грозило сделать его всесильным в столице, и он был полон решимости добиться его отмены. 17 июня герцог въехал в Париж и сразу же отправился в отель Сен-Поль, где пробыл у постели короля почти два дня. 20 июня дядя и племянник встретились в присутствии Карла VI в пригородном особняке Филиппа в Конфлане[94].