Столетов

История показывает, что самые почтеннейшие и ученейшие общества редко угадывают значение предмета в будущем, и это понятно: исследователь отдает своему предмету жизнь, на что немногие могут решиться, отвлеченные своими обязанностями и разными заботами. Но в целом среди народов найдутся лица, посвятившие себя воздухоплаванию и уже отчасти подготовленные к восприятию известных идей.

Поэтому я думаю, что лучше, если разбираемый мною вопрос будет представлен на рассуждение всех добровольцев; мне кажется, что будет более шансов для достижения успеха, ибо хотя и найдутся при этом противники, но зато найдутся и защитники и продолжатели дела; спор же только способствует выяснению истины, подобно спору Гальвани с Вольтою.

Итак, я решился составить краткую статью (20–30 листов писчих), содержащую решение важнейших вопросов воздухоплавания; надеюсь закончить эту работу в три или четыре месяца. Но, прежде чем присылать вам ее и хлопотать так или иначе о ее напечатании, позвольте мне передать резюме этой статьи, которое вам и посылаю (печатать его, конечно, некому).

Я желал бы, чтобы Як. Игн. [Вейнберг], Ник. Е. [Жуковский] и другие лица, не подвергая преждевременно критике мои идеи, прочли посылаемое мною резюме.

Почитающий Вас К. Циолковский».

Столетов делает все от него зависящее, чтобы помочь Циолковскому. Он добивается напечатания его статьи, он сам от своего имени обращается в министерства с просьбой поддержать Циолковского, дать ему средства для исследовательской работы.

А вот и другое письмо Циолковского:

«Многоуважаемый Александр Григорьевич!

Посылаю Вам мою статью, которую я вторично сократил, согласно совету Николая Егоровича; теоретическая часть сокращена более чем вдвое: опыты и вспомогательные для них формулы упрощены.

Позвольте мне кстати сделать Вам неважное сообщение об аэростате, летающем только силою солнечных лучей.

Опыты показывают, что сосуд, обернутый в темную материю или выкрашенный в черную краску, будучи выставлен на солнечный свет, вытесняет 1/12 или 1/13 часть заключенного в нем воздуха, что, по простому расчету, соответствует повышению температуры внутри сосуда на 22° Цельсия против температуры окружающего воздуха (градусов 25 Ц.). Так как мои опыты я делал в конце августа и после полудня, когда высота солнца не превышала 30 гр., то я думаю, что, при более благоприятных обстоятельствах, разность температур между внутренним и внешним воздухом может быть гораздо больше.

Если устроить сферический аэростат из черной папиросной бумаги и выставить его на солнце, то температура воздуха внутри его, на основании предыдущего, должна повыситься, так что подобный аэростат будет не что иное, как готовый в путь монгольфьер; несложное вычисление показывает, что (даже при повышении температуры на 22 град. Ц.) шар, сделанный из папиросной бумаги, квадр. метр которой весит 13 грамм, подымется на воздух при диаметре в 1 метр; при диаметре же в 2 метра он подымет еще и груз, равный весу шара, или, без груза, подымется на высоту около 5 километров.

Для успешности опыта полезно предварительно подогреть воздух внутри шара, чтобы он лучше раздулся.

Когда шар поднялся и летит по направлению ветра, то он находится в относительном покое (в отношении воздуха), вследствие чего его ветер как бы не обдувает и нагревание солнечными лучами дает ему более высокую температуру, чем это мы заметили из наших опытов (22° Ц.).

Понятно, что такие аэростаты не могут быть удобны для человеческих полетов, между прочим, и потому, что размеры их должны быть чересчур значительны, так аэростат, поднимающий одного человека, должен иметь сажен 10 в диаметре.

Пустив лететь наш солнечный воздушный шар утром, при ясной погоде, часов с 9-ти и до 3-х пополудни, найдем, что он может пролететь по ветру в 6 часов около 240 верст, считая по 40 верст в час (средняя скорость свободных аэростатов).

Предполагаю весною следующего года произвести опыт пускания такого аэростата.

Извините, если сообщение мое о солнечном аэростате не ново и не интересно!

Я работаю, по обыкновению, над металлическими управляемыми аэростатами, о чем надеюсь писать Вам особо».

Кто поймет дерзкую, такую поэтическую мечту Циолковского о «солнечных аэростатах», поднимающихся в ясный, погожий день в голубое небо! Но со Столетовым он может поделиться, этот человек — сам великий мечтатель, сам великий путешественник в неизведанные страны науки.

«Прошу Вас не оставлять меня!» — такими словами заканчивал письмо Циолковский.

Нет, Столетов его не оставит. Он со всеми, кому дорога Россия, русская наука, кого теснит самодержавие.

Так жил Столетов.