Столичная штучка

Увидев перекошенное от злобы лицо отца, размахивавшего красной корочкой перед носом приехавшего наряда, Глебу стало по-настоящему плохо. Не удостаивая сына даже взглядом, он что-то кричал, брызгая слюной и широко раскидывая в разные стороны руки. Из-под пиджака Эдуарда Викторовича торчала незаправленная рубашка; начинающая седеть челка упала на лоб, оголив скользкую круглую лысину.

Но, вопреки обыкновению, к словам Кондратьева никто не прислушивался, оставляя без внимания и красную корочку, и высокое звание народного избранника. Открыв папку с широкими белыми листами, старший наряда составлял протокол, фиксируя со старательностью все подробности дела. Взявшиеся неизвестно откуда двое свидетелей давали показания, а Никита, доставший папку с документами, диктовал номера свидетельств и справок.

Забыв о мучительной боли, превозмогая навалившийся ужас, Глеб вдруг осознал, в какую отвратительную историю он влип. Не желая отвечать в одиночку, он, стараясь перекричать поднявшийся шум, заговорил. В его голосе, насквозь пропитанном истерическими нотками, звучал страх перед надвигающейся бедой, безумная жалость к самому себе и неистребимое желание вылезти из воды сухим, пусть даже ценой гибели всех остальных.

— Я буду говорить, пишите! — кричал он, глотая сопли и растирая по щекам горячие противные дорожки слез. — Пишите! Я был не один! Записывайте: Халтурин Виталий, Паршин Андрей…

— Заткнись, щенок! — резкий оклик отца подействовал на Глеба как ушат холодной воды. — Заткнись! Ты соображаешь, что делаешь? Езжай в травмапункт и не болтай лишнего! Когда из твоей задницы вытащат все крючки, мать заберет тебя домой, там и поговорим, а пока замолчи, сделай милость!

Закрыв глаза и уткнувшись носом в дерматиновую основу носилок, Глеб затих, предоставив все решать отцу. Металлический грохот захлопнувшихся за ним дверей «скорой» отдался в голове тяжким гулом. Заскулив не столько от боли, сколько от безысходности, впервые в жизни Кондратьев почувствовал, как под его ногами разверзается бездна, края которой не удержит ни одна земная сила.

* * *

Молоденькая красотка с ногами от самых подмышек старательно рассекала пространство огромной сцены, широко разевала рот и, видимо, по неопытности, не всегда попадала в такт бегущей фонограмме. Тщательно тряся обрывками театрального костюма, она кружилась на огромных каблучищах, прогибаясь во все стороны и рискуя вывихнуть челюсть от непомерных потуг показать свои ослепительно блестящие зубы зрителю в последнем ряду. Под тяжестью туши неподъемные ресницы опускались сами собой, и, для того чтобы глаза не захлопнулись в самый неподходящий момент, девушке приходилось высоко поднимать брови, отчего ее лицо принимало испуганно-удивленное выражение.

Недостаток полупрозрачного материала в костюме, получившийся, вероятно, вследствие высокой стоимости ткани, полностью компенсировался длиной голенищ красных лаковых сапог, доходящих певице почти до самого паха и мешающих как следует передвигаться. Каждый раз, оказываясь в центре сцены, девушка образцово-показательно хлопала в ладоши, зажав в одной руке неизвестно для чего взятый микрофон и изо всех сил подсказывая наивным зрителям дальнейшие действия, необходимые для продолжения концертной программы.

Молоденькие фанатки, привстав на цыпочки и сцепив поднятые руки, раскачивались из стороны в сторону, строго соответствуя запрограммированной мелодии, прошедшей тщательную компьютерную обработку и выдаваемой за натуральные подвывания юного звездного дарования. Закрыв глаза, ценители искусства колыхались волнами, выдавливая из себя трагические крики, вероятнее всего, означающие томные метания страдающих и сопереживающих душ.

Бросая неуверенные взгляды на соседей, Алена пыталась выяснить: есть ли в зале здравомыслящие слушатели, понимающие фальшь происходящего на глазах сотен людей фарса, или, ничегошеньки не смысля в современном искусстве, она настолько отстала от жизни, что превратилась в старую брюзгу и начала критиковать все, что не совпадает с ее мнением. Посмотрев по сторонам, Алена увидела, что большая часть зала, раскачивающаяся справа налево, воет в припадке экстаза, зато другая часть, правда, менее внушительная, так же, как и она, с непониманием крутит головой. Поняв, что она не одна, Алена вздохнула спокойнее и, расслабив затекшие от напряжения мышцы, повернулась к Артему.

— Тема, ты не мог бы ответить мне на один существенный вопрос? — громко произнесла она.

— На какой именно? — отозвался он.

— Зачем ты меня сюда притащил, ты мне можешь сказать? — В огромных темно-серых глазах Алены отразилось неподдельное недоумение. — Мало того что на эту новоиспеченную звезду без слез смотреть невозможно, так еще и фонограмма не самого лучшего качества. Если бы эта фитюлина выступала по телевизору, было бы не так обидно, там хоть все видно, а здесь что?

— Если бы у нас с тобой был один телевизор на двоих, я бы охотно согласился, — прищурившись, засмеялся Артем.