Столичная штучка

— Вот это правильно, — похвалил Нестеров, и на его губах снова заиграла язвительная усмешка. — Пока ты там умирала, полы никто не мыл, поэтому, сама понимаешь, плюхаться на наш пол просто нельзя из элементарных гигиенических соображений. — Посмотрев на притихшую в уголке дивана Ксюху, Анатолий довольно дернул уголком рта, и до нее долетело тихое цоканье. — Если рассудить здраво, умереть ты не могла по определению, — слова Анатолия были колючими и обидными, и от того, каким тоном это было сказано, ей стало досадно вдвойне. — Понимаешь, Ксю, — Анатолий прищурился и, наклонив голову набок, посмотрел на улицу через оконное стекло, — такие женщины, как ты, прежде чем отойти в мир иной, уморят всех окружающих и перед собственной кончиной успеют станцевать джигу на могиле каждого своего врага, так что, по здравому рассуждению, беспокоиться о тебе мне не имело ни малейшего смысла.

Закинув ногу на ногу таким образом, что коричневый замшевый тапочек левой ноги оказался лежащим на правом колене, Анатолий стал неспешно раскачивать своим двухэтажным сооружением из стороны в сторону, что-то мурлыча себе под нос и в упор, без малейшего стеснения, разглядывая Ксюху.

— Тебе никто никогда не говорил, что в тебе погибла неплохая актриса? — Анатолий насмешливо улыбнулся и потянулся за остывшим чаем. — Знаешь, в Москве, конечно, таких искательниц холостых дурачков, как ты, пруд пруди, твоим способностям, видимо, здесь места бы не нашлось, а вот в глубокой провинции, в каком-нибудь Мухосранске, ты была бы первой звездой, это к гадалке не ходи. — Улыбнувшись подобной мысли, Анатолий хмыкнул еще раз и стал ждать Ксюхиной реакции на свои слова.

— Я пришла не для того, чтобы ты оскорблял меня, — слезы Оксаны высохли; уяснив, что притворство ни к чему не приведет, она перестала корчить разобиженную праведницу.

Громыхая всеми запчастями, словно выходя на взлетную полосу, на кухне затрясся старый холодильный агрегат. Достижению технического процесса тридцатилетней давности явно не хватало дыхания. Вздрогнув, будто дернувшись в предсмертной конвульсии, он щелкнул тумблером и замолчал.

— Честно говоря, я надеялся, что ты не вернешься, а если такое случится, то не так скоро, — сказал Анатолий, по-прежнему раскачивая коленкой и выводя пальцем на ворсе кресла незамысловатый узор.

— Но я твоя жена, — пораженно проговорила Ксюха, во все глаза глядя на Анатолия.

Всегда такой забитый и тихий, он обычно безропотно принимал на веру все, что она вкладывала в его тупую башку, забитую датами и фамилиями никому не нужных деятелей, к тому же умерших не одно столетие назад. Но сегодня его как будто подменили; в развязном мужчине, цедившем сквозь зубы обидные и злые слова, не было ничего от того затурканного Толика, которого Бубнова знала. Готовясь к встрече с мужем, она продумала несколько десятков вариантов разговора — от мирной враки, безропотно принятой на веру, до подозрительных полунамеков, но то, что Толик способен кусаться, и причем кусаться больно, ей просто не приходило в голову. Собравшись с духом, Оксана сосредоточилась и, пытаясь удержать ускользавшие из рук бразды правления, ринулась в бой.

— Как бы ты ко мне ни относился, считаться с моими интересами, хочется или нет, тебе придется, — голос Бубновой стал увереннее и тверже. — Я твоя жена, и наш брак, между прочим, — официально зарегистрированный факт, — жестко сказала она. Взяв из прихожей сумку, она достала из нее паспорт, открыла на том месте, где стояла печать загса, холодно взглянув на Анатолия, поднесла его почти к самому носу мужа и, нахально улыбнувшись, с треском хлопнула корочками.

— Ты знаешь, этот факт исправляется очень быстро, гораздо быстрее, чем ты думаешь, — невозмутимо проговорил Анатолий. Он взял паспорт, открыл его на прежнем месте и, с интересом посмотрев на помпезный прямоугольник государственного штампа, перевел глаза на жену.

— Запомни, я никогда не дам тебе развода добровольно. Я буду судиться с тобой до последней нитки, до последнего гвоздя. Мало того что я замотаю тебя по судам, у меня найдутся друзья, способные перетянуть одеяло на мою сторону.

— С чего ты взяла, что я стану просить у тебя развода? — услышала она по-прежнему спокойный голос мужа и замерла на месте. — Ни по каким судам я ходить не намерен, и кто из нас двоих заплачет горючими слезами быстрее — факт спорный. Я в посредниках не нуждаюсь, — заверил он, — я сам себе судья. А развод, ты уж поверь, — двухминутное дело.

Оксана не успела даже сообразить, что происходит, как Анатолий, взявшись за страничку с пресловутым штампом, потянул листок книзу.

— Что я делаю?! — воскликнул он, отделяя розовый листочек от корешка. — Ой! Да ведь Бубнова развелась!

— Ты больной! — вытаращив глаза, Оксана пыталась подыскать слова, но из горла ее, перехваченного спазмом, вырывалось только гусиное шипение.