Столичный доктор. Том II

— Мать очень переживает по поводу ее… хм… рода занятий. Она постоянно наедине с мужчинами…

— У нас в штате есть медсестры!

— И тем не менее, — Бобров весь сморщился. — Понимания у вас она не встретила, с дочкой находится в конфликте, та слушать ее не хочет. Надо что-то решать.

— Что?

— Прошу отчислить ее из штата скорой помощи, — хирург умоляюще сложил руки. — Ради ее блага, ради ее будущего! Ну что она может увидеть в нашей среде? Эта нежная роза! Курящих, пьющих горькую циников, которые каждый день встречаются со смертью?

— И куда ее после отчисления? — поинтересовался я.

— При университетской клинике открываются курсы пишбарышень. Как вы знаете, документации все больше, писари в канцелярии не справляются. Университет приобрел две новейшие пишущие машины, скоро прибудут.

Я задумался. Вика буквально горела работой. Вся корреспонденция, банковские счета и переводы… Очень многое держалось на девушке. Плюс Талль помогала в клинике, не чуралась грязной медицинской работы, вроде сегодняшней. Нет, даже если оставить в сторону наши чувства — а они были! — я не готов расставаться с Викторией. Но тут надо осторожно. Прямо отказаться Боброву я не могу, со вдовой тоже все по тонкому льду. Надо аккуратно.

— Профессор перед смертью просил меня позаботиться о его близких.

Дождался кивка хирурга, продолжил.

— Я поговорю с госпожой Талль. Постараюсь наставить ее на путь истинный. Ее врачебные увлечения понятны и даже закономерны, памятуя историю ее батюшки. Что же… пишбарышня? Вроде бы новая профессия. Не знаю. Ломать волю Виктории Августовны… Увольте! Захочет сама, отпущу. Ну а нет…

— Поверьте, я тоже против патриархата и принуждения! — Бобров подскочил на стуле. — Прогресс общества не остановить, лет через двадцать, тридцать, женщины будут делом обыденным в нашей профессии. Но сейчас… Столько пересудов идет по Москве. Женщина-врач у Баталова! Нет, каково, а?

— Женщины-акушерки могут же быть. К тому же, Николай Васильевич рассказывал, что в Санкт-Петербурге планируют открыть женский медицинский институт. И в Москве несколько женщин уже практикуют…

— Я не спорю! — хирург забегал по кабинету. — Но ведь Елена Константинова страдает! Переживает! Ее чувства мы тоже должны понять…

— Несомненно, — покивал я и откланялся.

Мне еще надо было тащиться на перекресток Трехсвятительского и Подкопаевского переулка. Осматривать холерную заставу, где нам надо будет работать.

* * *

Застава представляла собой несколько рогаток из перекрещенных и скрепленных между собою деревянных бруса и кольев. Проход был открыт, а вот проезд «отворялся» двумя солдатами, которыми командовал усатый фельдфебель с густыми бровями а-ля Брежнев. Отрекомендовался он Авдеем Сергеевичем Пуговкиным и нас, «актеров», сразу стало двое. Что мне здорово подняло настроение. А вот что мигом опустило — так это появление Зубатова. Который прискакал на лошади, кинул поводья солдату. Поманил меня к телеге, что была придана нам в качестве временного пункта дислокации.

— Ну и как вам тут?

Сергей Васильевич сочувствующе мне улыбнулся. Я оглянулся. Трущобы, кабаки с пьяницами, дома с разбитыми окнами и покосившимися ставнями. Здания в основном деревянные и ветхими, с узкими и грязными переулками между ними. Воздух пропитан зловонием от мусора и нечистот, которые никто не убирал.

— Это вы изволите так шутить?

— Упаси Бог! — всплеснул руками Зубатов. — Я искренне интересуюсь.

— Социальное дно, — коротко ответил я. — И никакими заставами вы тут эпидемию не остановите. Хотите мой совет?

— С удовольствием выслушаю.

— Езжайте к купцам за гашеной известью. Нужно купить пару сотен пудов и засыпать ею местные выгребные ямы, — я кивнул в сторону ближайшей во дворе. Там копошились какие-то люди, ибо местная яма выполняла еще и роль мусорки. — Санитарная станция вполне с этим может справиться при помощи полиции.

— Зачем?

— Затем, что холера распространяется через человеческие испражнения. Я не знаю, бывают ли тут золотари…

— Обязательно!

— Но если они вывозят и сливают все в реку…

— Это строжайше запрещено!

— Се-ергей Васильевич! — протянул я. — В нашей стране все, что запрещено — все-равно разрешено. Просто за взятку. Ладно, это все лирика. Вы по поводу Винокурова?

Как выяснилось, нет. Но сначала Зубатов, с удовольствием обсудил со мной психологический портрет Емельяна, много чего интересного рассказал про его революционные похождения. Похоже, удалось ему нащупать струнку в душе человека. Потом заместитель главы городской охранки вытащил из сумки папку, открыл ее. В ней лежало несколько листков бумаги на немецком. Я присмотрелся. Это была статья для «Дойчес Эрцтеблатт» про стрептоцид.

— Ваша?

— Допустим…

— Вот по поводу нее я срочно и приехал. Еле успели перехватить на почте.

Глава 8