Столица

«Великий старый путь»—так прозвали нью-йоркцы эту часть Бродвея; первое место здесь занимал громадный сверкающий огнями отель; драгоценный мрамор и бронза украшали; его великолепно расписанные стены и потолки. В этот час все многочисленные залы ресторана были до отказа переполнены ужинающими, в воздухе стоял смех, звон посуды и звуки музыки сразу нескольких оркестров, героически, выводивших свои мелодии среди оглушительного гама. Пока Оливер, найдя свободный столик, заказывал замороженные яйца-пашот и заливных перепелок, Монтэгю смотрел на царившее вокруг него веселье и слушал болтовню бывшей швеи с Ривингтон-стрита.

Она «досталась» брату благодаря тому, что Оливер, как он сказал, купил, ей самостоятельную роль в какой-то пьесе. Монтэгю припомнились оргии, о которых ему рассказывали на «мальчишнике», и он понял, что тут он находится у самых истоков питающего эти оргии буйного разгула. Соседний столик занял молодой еврей, про которого Тудльс сообщила, что он сын и наследник крупного торговца готовым платьем. Этот молодой человек содержал нескольких любовниц, говорила Тудльс, а его vis-a-vis, царственного вида особа,— это хористка, участвующая в «Девушках из Мандалая». Немножко подальше сидел юноша с лицом херувима и манерами принца крови; унаследовав миллион, он бросил школу и уже успел стяжать себе славу в Тендерлойне. Девушка в зеленом, которая ужинает с ним,— известная Вайолет Файн; она играет натурщицу в новой, недавно нашумевшей пьесе. Ее фотография во всю страницу была помещена в воскресном приложении к боевой газетке, которую все здесь читают, заметила Розали.

— Почему ты ни разу не устроил мне этого? — спросила она Оливера.

— Может быть, еще и устрою! — смеясь, ответил он.— Во сколько это обойдется?

И, узнав, что такой чести можно удостоиться всего за полторы тысячи долларов, добавил:

— Сделаю непременно, если будешь паинькой! Личико Розали в тот же миг прояснилось, и в ее обращении с Оливером не осталось и тени обиды.

После коктейлей из шампанского между ними завязался интимный разговор, а Монтэгю обратился к Тудльс, рассчитывая узнать от нее подробнее, какими средствами представители второго поколения завоевывают благосклонность актрис.

Хористка получает от десяти до двадцати долларов в неделю, сказала Тудльс, а этого едва хватает на то, чтобы одеться. Работа не обеспечивает ей постоянного заработка: на репетиции уходят недели, а между тем если пьеса проваливается, то она не получает ничего. Собачья жизнь! Независимости и Достатка можно добиться, только попав на содержание кого-либо из богатых мужчин, посещающих театры и гоняющихся за актрисами. Они посылают им записочки и бросают букеты, в которые вложены визитные карточки, а иногда—деньги. Миллионеры — любители сцены, и вообще люди богемы имеют на премьерах постоянные места в первых рядах; они держат открытые счета у цветочников, каретников и кондитеров и предоставляют carte blanche десяткам девушек, уступающих их притязаниям. Случается, что они входят в соглашение с директором труппы, и тогда девушка, которая дает им отпор, рискует остаться без роли. Иногда эти богачи даже финансируют целые спектакли, чтобы дать своей фаворитке возможность блеснуть. Сообщив все это Монтэгю, Тудльс присоединилась к беседе Оливера сего приятельницей, а Монтэгю откинулся на спинку стула и занялся наблюдениями над тем, что делается вокруг. Рядом с ним за длинным столом, заставленным ведрами с замороженным шампанским и бесконечно сменяющимися фантастического вида кушаньями, сидело человек двенадцать; он видел красные от возбуждения лица и лихорадочно сверкающие глаза пирующих, слышал их громкий смех. Весь этот шум покрывали звуки оркестра, однообразно-назойливые, как рев бури в горах; музыка была дикая, хаотическая и вызывала непередаваемое ощущение тоски и какого-то нервного зуда. Сообразив, что точно такой же безудержный кутеж идет и в тысяче других ресторанов, нетрудно было прийти к выводу, что здесь поток расточительства, пожалуй, превосходит все происходящее в высшем обществе.

Говорят, что если поставить в ряд все отели Нью-Йорка, то они покроют расстояние до Лондона; в течение дня в них обслуживаются сотни тысяч народу — несметные толпы, стекающиеся сюда со всех концов света в поисках удовольствий и дразнящих впечатлений. Здесь можно встретить туристов и провинциалов из сорока пяти штатов, хозяев ранчо из Техаса, королей лесопромышленников из Мэйна и владельцев рудников из Невады. У себя на родине им приходится считаться со своей репутацией, а может быть, и с семьей; но, окунувшись в водоворот Тендерлойна, они уже оказываются скрытыми от всех глаз. Они являются сюда с туго набитыми кошельками; отели и рестораны, игорные дома, притоны, публичные дома — все к их услугам! Конкуренция по этой части приняла за последнее время столь острый характер, что было, например, мужское ателье и был банк, работавшие круглый год без перерыва, кроме воскресений.