— Давайте так, господа, — вздохнул беглый. — Надоело мне воду толочь. Не дадите шпалер? А и черт с ним. Голыми руками заработаю. Документ не выправите? Обойдусь. На вас свет клином не сошелся, на Барахольном базаре все можно купить. Спасибо, Лазарь Константинович, за хлеб, соль и метаксу. Сколько я тебе должен?
Он вынул из кармана пачку купюр:
— Червонец в день, я был два дня. На, держи.
Попандопулос деньги не принял, а молча смотрел на атамана. Тот опять ковырнул в носу, посмотрел в потолок, потом в пол. И наконец вынес вердикт:
— Ладно. Не люблю, когда поперек говорят, но твою осторожность можно понять. Живи у Махарадзе.
— Но меня же ищут!
— Сходишь с ним на знакомое дело. Обычный гранд, я велю, чтобы без крови. Не будем сыщиков злить раньше времени. Из Петербурга приехал полковник по мою душу. Возьмете магазин, заработаешь, будет на что прятаться в заимке. Зимой уедешь. По рукам?
— Спасибо, Николай Соломонович. Я добро помню, отработаю.
Один грек вышел, а второй остался.
— Что сказал доктор? — спросил у него «иван иваныч».
— Мозоли от кандалов такие, будто их нарочно натирали.
— Вон оно что… А сам как думаешь?
Попандопулос тоже стал глядеть в потолок:
— Так бывает, если человек неопытный… Подкандальники съехали, а он не умеет исправить. Не знаю. Бумаги на него в полицию пришли, побег был. И Фанариоти, одесский контрабандист, по телеграфу подтвердил личность. Вроде настоящий фартовый.
— Пусть за ним внимательно смотрят. Так-то парень мне понравился: не кланяется зазря и подрывному делу обучен. Но — глаз да глаз!
Глава 16
Налет
Лыков не был в сыскном отделении три дня. Когда он наконец переступил его порог, то удивился веселому виду Аулина.
— Что случилось, Бернард Яковлевич? Вы будто золотой империал на улице нашли.
— Да смешная история опять в Глазовском. Ночью караульный Деринович увидел трех подозрительных кавказцев, ехавших в телеге. И крикнул им: стой! А те с перепугу разбежались, трое-то от одного. Телегу бросили посреди Первой Глазковской улицы. А там — три винтовки Бердана, четыреста штук патронов, кинжалы и офицерские погоны. А? Каково?
— Интересно… Молодец караульный. Опять арсенал Нико?
— Похоже. И опять мы его пощипали. Сначала трехлинейки в поезде конфисковали, теперь берданки. Огнеприпасы и там, и там. Ононашвили, должно быть, в ярости.
— Не иначе. Но вот вопрос: зачем его людям понадобились офицерские погоны?
С начальника сыскного отделения враз слетела вся веселость.
— И я задумался над тем же, Алексей Николаевич. Кавказцы готовят большой экс. Другого объяснения нет. Собирают оружие, патроны. Возможно, хотят переодеться при нападении в военную форму. Знать бы, где оно будет…
А в это время в кухмистерской «Заря» собирались люди. Азвестопуло вручили старый «смит-вессон» и представили публике. Он насчитал вместе с собой двенадцать человек. Неужели вся эта шобла учинит налет? Зачем так много людей? Лишь двое из них были русскими и имели рожи потомственных грабителей. Остальные — кавказцы всех сортов, преимущественно грузины. Командовал бандой Исидор Махарадзе. Он объявил:
— Нападаем на магазин золотых и серебряных вещей в пассаже на Пестеревской. Там внутри стоит караульщик, его сразу кладем на пол. Но аккуратно! Шмаляем только в воздух. Нико велел без крови. Беркут, Курмановский — вы держите двери. Микладзе и Чхеидзе бьют витрины, ложат все в мешки: сначала золото, потом скуржу. Азвестопуло ломает кассу. Остальные обыскивают публику. На все десять минут. После этого уходим в Котельниковскую улицу, там садимся в пролетки и ходу.
В шесть часов вечера к пассажу Юциса на Пестеревской подошла толпа мужчин. Самый высокий ворвался в магазин Голдберга и выстрелил в потолок:
— Замри! Деньги-ценности сюда, иначе всем каюк!
Немедленно после выстрела внутрь набились бандиты и начали громить витрины. Крики, ругань, звон разбитого стекла… Охраннику сразу задвинули в ухо, обезоружили и положили вдоль прилавка. Продавщица, отпускавшая часы покупателю, грохнулась в обморок. Хозяин магазина Павел Голдберг находился в мастерской, раскатывал перстень. Когда к нему ворвались, он не испугался, а схватил тяжелый штырь и попер на налетчиков. Те растерялись: была команда никого не убивать. Азвестопуло раздвинул сообщников, подошел к ювелиру, приставил ему ко лбу револьвер и скомандовал:
— Брось дуру, мельхиседек!
Голос у грека был такой убедительный, что ювелир сразу подчинился. Далее налет шел без помех. Через десять минут, собрав ценности в два мешка, бандиты сгрудились у дверей. Высокий опять выстрелил в потолок:
— Стоять смирно!