Читаем Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга полностью

Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга

…Но вот как раз в этом месте я позволю себе напомнить: не надо считать сказанное, пусть со ссылками на крупных ученых, некой истиной в последней инстанции! В науке не бывает таких истин.

И более того – при всей логичности сказанного Ю.М. Лотманом и Б.А. Успенским есть множество свидетельств другого… Например того, что в русской… в московитской, если быть точным, культуре в XVII веке размывались традиционные границы «грешного» и «праведного», возникал устойчивый пласт «нейтрального». Порукой тому – непрестанно идущие реформы трех поколений Романовых – от Михаила Федоровича до Федора Алексеевича и Софьи.

То есть у меня нет никаких сомнений в верности теории Лотмана – Успенского, и весь вопрос только в том, что ни одна теория не охватывает ВСЕЙ действительности. Весь вопрос в том, описывает ли теория Лотмана и Успенского самое основное в развитии московитской культуры. Могло быть ТОЛЬКО ТАК, как пишут эти два автора, или были возможны другие варианты?

Могла ли постепенно расширяться область НЕЙТРАЛЬНОГО, не святого и не грешного, в московитской культуре?

Если ДА, то приходится признать: хоть наглый мальчишка Петр Алексеевич – невесть какое украшение на троне, но победи в междоусобной борьбе царевна Софья, начни реформы мудрый пожилой Василий Голицын, в главном он поступал бы точно так же (как и вообще любой, кому хватило бы духу начать и воли – довести до конца).

Если же НЕТ – то получается, вполне возможна была ИНАЯ история Московии и всей России, – без чудовищного рывка, поднятия на дыбы огромной несчастной страны и без Антихриста на троне.

В любом случае состоялся вот такой вариант, с переворотом и с возглавившим его царем-Антихристом.

Некоторые последствия

Многие «нажитки» петровского времени оказались потрясающе живучи: например, на века стало хорошим тоном ругать эту «дикую» Россию и находить в ней самые невероятные недостатки (даже и те, которых нет). Весь петербургский период и весь советский период нашей истории образованный человек естественным образом находился как бы вне России и лишь частично относился к ее народу. То есть против такого положения восставали много раз со времен князя Щербатова с его «О повреждении нравов в России», но все, кому не нравились формулы «дворянство и народ», «интеллигенция и народ», от князя Щербатова до писателей-деревенщиков, оставались критикующим меньшинством, а нормой было именно это – осознавать себя «интеллигенцией», существующей вне «народа».

Другие последствия этого «петровского перевертыша» аукались странно, причудливыми соединениями, казалось бы, несоединимого: то пудовыми веригами под кружевами светского вертопраха времен Екатерины, то судорожным покаянием Григория Потемкина сразу же после дичайшего загула, то стремлением часто богохульствовавшего Суворова на старости лет уйти в монастырь.

Петербург идеально вписывается в эту «перевернутую» систему ценностей (или в систему перевернутых ценностей, если угодно).

Это – новая столица, жестко противопоставленная Москве. Новые мехи, в которые Петр начал наливать, а в конце XVIII века окончательно налили новое вино. Петербург – новая столица для новой русской истории, на этот раз истории праведной и правильной. Начнем с начала в новой столице! – говорил Петербург всякому, кто осмысливал мир в категориях «дуальных оппозиций».

Петербург – праведный. Петербург – и часть России, и вместе с тем город, рвущий со всей прошлой русской историей. Меньшинство засевших в нем – это меньшинство праведников, вокруг которых копошится отвратительная, глубоко неправильная и неправедная Россия. Лапотная, бородатая, кондовая, тупая, лоб разбившая о церковные полы, подлежащая перевоспитанию или искоренению.

То есть «русская Азия» вообще должна исчезнуть, уступив место «русской Европе». Такое представление тоже было, и символами «русской Азии» и «русской Европы» тоже были Москва и Петербург. Но «дуальная оппозиция» много чего добавляла к «образу врага». «Неправедные» русские туземцы становились для петербуржца примерно тем же, чем были индусы для британца, негры из Нигерии для француза XVII] – XIX веков.

«Русские европейцы» смотрели на «русских туземцев» взглядом колонизаторов, и Петербург стал воплощением идеи колонизаторства в собственной стране.