Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга

Но наступило прозаическое, скучное Новое время, а особенно тоскливый XIX век – век науки, техники и железных дорог. И массового образования. Из народной культуры стремительно стали исчезать фольклорные персонажи, сохраняясь только в самых низовых слоях национальных культур.

А вот на Севере, особенно в Скандинавии и Шотландии, почти не произошло исчезновения этих созданий из самого актуального, повседневного пласта культуры. По страницам далеко не фантастических повестей и романов Сигрид Унсет и Сальмы Лагерлёф постоянно расхаживают то лесные девы, то великаны, то еще кто-то не очень симпатичный. Просто поразительно, с каким удовольствием рассказывают финны всевозможные жутики про водяных, русалок, привидения и встающих покойников! Причем рассказывают вовсе не глупые, не малокультурные люди, а самые что ни на есть образованные и просвещенные. И рассказывают чаще всего в жанре былички, то есть как о подлинных происшествиях.

Этому есть полнейший аналог в России – тот пласт не всегда ушедшего в прошлое фольклора, который жил и сегодня живет на Русском Севере. Фольклора, скорее преображенного, чем измененного современной цивилизацией. Уже в XX веке для русского северянина леший или водяной были не просто мифологическими персонажами, а совершенно реальными существами – такими же, как сосны или медведи. И современный автор описывает встречи с ними живых свидетелей, с которыми беседовал лично сам [69] . Любопытно – но ведь таких историй и правда совершенно нет на юге России, скажем, на Кубани.

Может быть, действительно в Скандинавии и на Русском Севере нечисти больше, и она активнее и зловреднее, чем на юге; а может быть, дело все же в особенностях культуры северян. Не буду спорить, предложу свое объяснение – просто на правах гипотезы, не больше. А что, если даже коренные жители Севера ощущают – Север – это экстремальное для человека место обитания?

Ведь Север все время испытывает расстояниями, ненаселенными пространствами, дефицитом тепла и света. Человеку все время очень наглядно показывается: ты тут не хозяин! Если для итальянского крестьянина леса и пустоши – это только «пока не расчищенное» пространство, то из заваленной снегом избушки (пусть в ней вполне тепло и уютно) видится совсем иной, гораздо менее комфортный для человека мир. Мир, для жизни в котором человеку надо затрачивать много сил, времени и энергии (хотя бы избушку топить).

Даже родившись на Севере, даже любя Север как родину, чувствуя себя плохо в любом другом месте, человек одновременно чувствует себя на Севере не так уверенно, не так психологически комфортно, как на Юге.

В результате, Севера боятся и о Севере рассказывают страшилки жители более благодатных земель; те, для кого Север – малознакомая земля за их родными пределами.

Жители Севера тоже побаиваются своего местообитания и психологически готовы делить его с существами не своей породы. Видимо, и северяне, независимо от числа прожитых на Севере поколений, чувствуют – их земля экстремальна для обитания человека. И человек на ней – не единственный возможный хозяин.

Петербург – граница и экстремум

Жизнь в Петербурге – это жизнь на той же широте, на которой находятся и Скандинавия, и Русский Север. То есть в месте, где слишком много экстремальных факторов. Петербург испытывает пронизывающим сырым холодом, темнотой, метелями, наводнениями, коротким летом, удивительными красками на его мерцающем небе, болотами. Петербург – это Север в той же степени, что и Скандинавия.

Одновременно с этим жить в Петербурге – это все время ощущать, что находишься на границе обитаемого мира.

Любая граница, любое соседство с «не своими» ландшафтами вызывает эффект напряженности, психологического ожидания вторжения чего-то неприятного. Чем менее известное и понятное лежит за границей – тем больше, естественно, и страхов.

Жить на берегу моря – значит подумывать о краке-не и пульпе, морском змее и Летучем голландце.

Жить на границе со Скандинавией, Германией, Европой – значит все время побаиваться внезапного удара, войны, измены, обмана, катастрофы. И конечно же, это означает измышлять и те коварства и враждебные намерения, которых нет, стократ проигрывать в романах и в статьях образ врага, опасности, страхи. Так ведь и из жителей побережья мало кто общался с пульпом или вытаскивал из сетей морского змея. И далеко не всякий швед видел в хлопьях несущейся метели санки Снежной королевы.

Что же означает жить на краю обитаемой земли? Это означает все время ожидать появления «иного». Того, кто живет за пределами человеческого жилья.

Во время природных экстремумов, когда человеческое бытие еще менее комфортно и благополучно, чем обычно (наводнения, штормы, метели, зимний мрак и т. д.), ожидание «другого» неизбежно усиливается.

Часть V Антропогенное урочище, или Петербург как месторазвитие