Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга

А разбираться приходится, потому что не может же человек вообще никак не отвечать на важнейшие вопросы, которые ставит перед ним сама жизнь. Кто такой Петр? Благо ли жить в Петербурге? Быть ли ему и правда пусту?

Человеку приходится или принимать какие-то идеи – а тем самым отвергать все другие (и делать это совершенно сознательно). Или, если хватит умственной мочи, надо выращивать что-то свое, собственное понимание происходящего.

Примеров этого «выращивания своего» можно привести миллион. Скромно покажу один пример: Ф.А. Степун писал в автобиографическом романе: «Какой великолепный, блистательный и, несмотря на свою единственную в мире юность, какой вечный город. Такой же вечный, как сам древний Рим. И как нелепа мысль, что Петербург, в сущности, не Россия, а Европа. Мне кажется, что, по крайней мере, так же правильно и обратное утверждение, что Петербург более русский город, чем Москва. Во Франции нет анти-Франции, в Италии – анти-Италии, в Англии – анти-Англии. Только в России есть своя анти-Россия: Петербург. В этом смысле он самый характерный, самый русский город» [116] .

Что сказать по этому поводу? В одном небольшом абзаце – и сколько совершенно индивидуальных, сомнительных, соблазнительных, вызывающих желание спорить, скорее всего, неверных идей. А это – лишь один небольшой пример, не более.

Соблазн домысливать

Не всякий человек участвует в создании и достраивании Петербурга. Но всякий живущий и даже всякий достаточно долго пребывающий здесь испытывает ту же экзистенциальную тревогу, что и Росси, и Монферран, и Воронихин.

Напомню, что именно «сообщает» город самим фактом своего пребывания на краю российской земли и своей планировкой.

1. Неуловимость «главного».

2. Противопоставление искусственного, созданного людьми, и природного.

3. Эсхатологическое мироощущение.

4. Принципиальная недоговоренность того «текста», который, многократно дописав, послали предки и который читаем мы.

5. Необходимость личного, индивидуального прочтения этого «текста».

И в XX веке Санкт-Петербург своим расположением, своей планировкой показывает, что он лежит не просто на краю России, но и на краю Ойкумены (случайно ли, что роман с этим названием Ефремов писал в Петербурге?). Но и на краю мира людей. И на краю материального мира.

В какой бы точке Петербурга ни жили, ни работали и ни находились, Петербург вам ясно говорит, что «главное» находится не здесь – оно всегда где-то в другом месте, неуловимо и неявно; и что вот прямо здесь, прямо в этом месте, присутствует нечто, чего вы не знаете и не понимаете.

Казалось бы, город предельно устойчив, ясен, и вообще он большой и каменный: прямо-таки символ чего-то основательного, положительного. Но вместе с тем он продуцирует и тревогу, чувство неопределенности. Город не дарует каких-либо прочных гарантий определенности; даже гарантий собственного существования; ощущение «пограничности» всего видимого и происходящего словно испаряется с булыжных мостовых города.

Живущий в городе естественнейшим образом проникается особым неспокойным, ни в чем не уверенным мироощущением, так характерным для петербуржцев в прежние века его истории.

Неявность, скрытость и неочевидность центра, эксцентричность планировки делает урочища Петербурга особенно полисемантичными, создавая обстановку некой «призрачности» – зыбкости, неясности границ реального и ирреального.

«Дописывание смыслов» происходит и в профессиональной деятельности. Петербург властно провоцирует на творчество в любой, в том числе и в сколь угодно узкой сфере. Ускоренное развитие культуры в Петербурге и происходит потому, что этот город – урочище культуры – является крайне емким, контрастным, мозаичным, семантически валентным местом.

Но особенно властно провоцирует город на «дописывание» и переосмысление текстов самого места своего обитания или пребывания.

В мире со множеством центров и со смещенными центрами уже известное оказывается непрочным. Пришедшее от предков, полученное ли сегодня положительное знание – всегда только часть возможного.

Кое-что об экстремальных состояниях

Людям обычно не нравится все неспокойное, мятущееся, противоречивое. Люди, как правило, любят что-то спокойное, устойчивое, лишенное конфликтов. Но то, что не нравится людям, вполне может нравиться эволюции.

Есть много работ, в которых показано очень четко – развитие и общества и всего мироздания идет неравномерно и происходит главным образом за счет очень быстрых, но и очень глубоких изменений.

Периоды спокойного развития по определенным, устоявшимся правилам – время накопления разного рода идей, мнений и способов жизни. А потом наступает короткий, но бурный период экстремальных событий, общество становится с ног на голову, люди чувствуют себя неуютно и скверно, но «зато» именно в это время выясняется, что именно из накопленного будет применяться в дальнейшем. А что история выкинет на помойку.