Столица на костях

Более того: «в городах и пригородах существуют районы наибольшей творческой активности. Это не просто «места жительства» «представителей творческой интеллигенции», а нечто совсем другое. Адреса художников различных направлений, писателей, поэтов, актеров вовсе не группируются в некие кусты. В определенные кусты собираются «места деятельности», куда тянет собираться, обсуждать работы, беседовать, где обстановка располагает к творческой откровенности (прошу извинения за это новое вводимое мной понятие), где можно быть «без галстука», быть во всех отношениях расторможенным и в своей среде. Примечательно, что тяга к творческому новаторству возникает там, где появляется группа людей потенциальных или действительных единомышленников. Как это ни парадоксально на первый взгляд может показаться, но новаторство требует коллективности, сближений и даже признания хотя бы в небольшом кружке людей близкого интеллектуального уровня. Хотя и принято считать, что новаторы по большей части люди, сумевшие подняться над общим мнением и традициями, это не совсем так. К этому стоит приглядеться»[79].

Д.С. Лихачев даже «наметил наличие в Петербурге в первой четверти XX в. районов различной творческой активности».

«Четкая «интеллектуальная граница» пролегала в Петербурге первой четверти XX в. по Большой Неве. По правому берегу, на Васильевском острове, располагались учреждения с традиционной академической научной и художественной направленностью — Академия наук с Пушкинским Домом, Азиатским музеем, Кунсткамерой, Библиотекой Академии наук, являвшейся в те годы значительным научным центром, Академии художеств, Университет, Бестужевские курсы и… ни одного театра, хотя именно здесь, на Васильевском острове, на Кадетской линии с 1756 г. стал существовать первый профессиональный театр — Театр Шляхетского корпуса, — того корпуса, где учились М.М. Херасков, Я.Б. Княжнин, В.А. Озеров и др.

Иным был интеллектуальный характер левого берега Большой Невы…»[80], причем «различие правого и левого берега Большой Невы ясно осознавалось в свое время»[81].

Осознается настолько, что когда поэт Жирмунский переселился на другой берег реки, Б.М. Эйхенбаум разразился стихами:

Ты был свидетель скромной сей работы.
Меж нами не было ни льдов, ни рек;
Ах, Витя, милый друг! Пошто ты
На правый преселился брег?[82]

Если переселение одного из «своих людей» трактуется чуть ли не как предательство — за этим должны стоять достаточно серьезные причины. Разумеется, причины чисто иррациональные… Но ведь должны!

Примерно в той же логике В.Н. Топоров описывает Аптекарский остров — место, где удивительным образом концентрировались люди искусства и богемы[83].

Все эти наблюдения, конечно же, очень неопределенны, нечетки, не имеют строгих очертаний. Авторы видят, что какие-то части города играют особую роль, именно в них концентрируются интеллектуальные силы, собираются люди с общими творческими интересами. И только. В чем тут дело, почему именно этот район города привлекает именно эту профессию или эту творческую группу — этого я даже и предположить не в состоянии.

Но независимо от нашего понимания или желания-нежелания понять — интеллектуальные урочища в Санкт-Петербурге были и есть. Иногда можно выделить даже «урочища отдельных профессий». Скажем, в 1970– 1980-е годы «урочищем археологов» был вытянутый треугольник между историческим факультетом Университета, Кунсткамерой на Васильевском острове (одна точка), Эрмитажем и Институтом археологии на Дворцовой набережной. Большая часть петербургских археологов жила не здесь — но в этом, почти мистическом треугольнике археологи работали и общались. Дом ученых, где любили встречаться «за рюмкой кофе», находится как раз между Эрмитажем и Институтом археологии. Одно время молодежь любила собираться в кафе возле Исаакиевской площади (то есть почти не выходя за пределы «археологического треугольника»), но дальше как-то не забиралась.

Прослеживаются и урочища других профессий — по крайней мере, за существование «урочища ботаников» и «урочища геологов» я ручаюсь. Но не зная деталей, рискую напутать. Скажем, я не поручусь, имело ли «урочище ботаников» форму четырехугольника или треугольника. Но тенденция — несомненная.

Что еще важно подчеркнуть — быстроту возникновения и исчезновения таких урочищ, их непрочность. Ведь и правда — если даже такое интеллектуальное урочище возникло из-за каких-то особенностей архитектуры в этой части города (что очень трудно и понять, и доказать), то такое интеллектуальное урочище не оказывает никакого влияния на местную архитектуру. Что изменилось от того, что именно в этом полуподвале было кафе «Бродячая собака»? Да ничего!