Столица на костях

«Мгновенно» возникший Петербург лишен истории, и потому «пришлось» наполнить его мифами. Запомним тезис Юрия Михайловича про «мгновенно» возникший город — к нему придется еще вернуться. Но кроме потребности в мифах — неужели так уж «ни при чем» и все остальные особенности Петербурга? В том числе его бытие как удивительного города-экстремума?

Глава 3 Город — гробница Петра I

Идет женщина мимо кладбища, очень боится. Впереди показывается длинный, очень тощий человек.

— Можно, я пойду рядом?

— Конечно, пойдем вместе.

— Я так боюсь, так боюсь! А вы совсем не боитесь?!

— Пока жив был, боялся.

Анекдот

Культ отца-основателя

Культ Петра I, называемого не иначе как «Великий», пронизывает весь петербургский период нашей истории. Веками, десятилетиями о Петре Великом, Петре I говорилось исключительно самыми торжественными словами: великий реформатор! Великий человек! Великий просветитель! Отец народа! Создатель Империи!

«Великий муж созрел уже в юноше и мощною рукою схватил кормило государства», — вещал Н.М. Карамзин[143].

«…богатырь физически и духовно», «невиданный богатырь, которому грузно было от сил, как от тяжелого бремени… ему тесно было в старинном дворце кремлевском, негде расправить плеча богатырского…» — так пишет о нем СМ. Соловьев[144].

И далее, в таком же эпическом стиле: «Молодой богатырь рвался из дома от матери — поразмять плеча богатырского, спробовать силы-удали молодецкой»; «…герой-преобразователь, основатель нового царства, а лучше сказать, новой империи…»

В этом хоре славословия звучат голоса величайших историков России — В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, СМ. Соловьева, В.О. Ключевского, Е.В. Тарле, В.В. Мавродина. В этом же хоре — голоса А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, А.Н. Толстого и К.М. Симонова, Н.Н. Ге и В.И. Сурикова. Петра возвеличивают всеми возможными литературными и художественными средствами.

Трудно усомниться в истинах, которые несут и возвещают ТАКИЕ имена, ведущие деятели русской культуры прошлого и настоящего.

И уж, конечно, вполне объяснимо, что обожали Петра все экстремисты всех мастей, все радикалы и «революционные демократы». Что все тот же Белинский:

«Для меня Петр — моя философия, моя религия, мое откровение во всем, что касается России. Это пример для великих и малых, которые хотят что-либо сделать, быть чем-то полезным».

Не меньше захлебывается Герцен: «Петр, Конвент научили нас шагать семимильными шагами, шагать из первого месяца беременности в девятый».

Интеллигенция, ученые люди считали и по сей день считают Петра символом прогресса и движения вперед, к сияющим высям просвещения. Но что характерно — без знания источников, да и особой привычки читать сочинения историков. Вот стоит образованному человеку всерьез заняться эпохой — и восторженность его как ветром сдует!

Молодой Александр Пушкин и до Болдинской осени охотно писал стихи о Петре и петровской эпохе, разразился своей великолепной «Полтавой», воспел Петра во множестве стихов. Вот он начинает всерьез изучать петровскую эпоху, причем с лояльнейшим намерением — написать «Историю Петра»! Но рождается не книга о величии Петра и его «реформ», а «ужастик» XIX века, «Медный всадник».

Лев Толстой в молодости тоже очень почитал Петра, чуть ли не благоговел перед ним и собирался писать о нем роман… И тоже только до тех пор, пока не начал собирать материалы для романа. Тут-то Лев Толстой начал иначе отзываться о совсем недавнем кумире: «Был осатанелый зверь»… «Великий мерзавец, благочестивый разбойник, убийца, который кощунствовал над Евангелием… Забыть про это, а не памятники ставить».

Остается предположить, что и с Пушкиным, и с Толстым произошло одно и то же — с малолетства они находились в поле обожествления, обожания, превознесения, романтизации Петра и всей петровской эпохи. Воспринимали его восторженно не потому, что сами до этого додумались, и не потому, что располагали многими знаниями об эпохе. А как раз именно потому, похоже, что большими знаниями не располагали. Романтически-приподнятое, радостное отношение к Петру меняется по мере узнавания эпохи, по мере изучения документов.

Подробно писать о Петре и его «горе-реформах» не буду. Мне уже доводилось ссылаться на две свои книги, в которых все это безобразие излагается довольно подробно. Сейчас отмечу главное: время между 1613 и 1689 годами — это время нарастания свободы. Ославленный как время сплошного мрака, XVII век в русской истории был временем, когда свободы все прибавлялось и прибавлялось.

То же, что называется «реформами Петра Великого», совершенно противоположно по смыслу. Цель Петра состояла вовсе не в раскрепощении общества. «Европеизацию» России он видел не в свободе и не в богатстве жителей страны, а в могучей армии и не менее мощной полиции.