Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века

Миллионы искр летали во всем пространстве, слезы текли из глаз ручьем. Я попросил дежурного вахмистра остановить на несколько минут действие господина костюмера, дать отдых несчастной голове моей. Просьба моя была уважена, и господин профессор оболванения голов по форме благоволил объявить вахтмистру, что сухой проделки на голове довольно, теперь только надобно смочить да засушить; я вздрогнул, услышав приговор костюмера о голове моей. Начинается мокрая операция. Чтобы не вымочить на мне белья, вместо пудромантеля окутали рогожным кулем; костюмер стал против меня ровно в разрезе на две половины лица и, набрав в рот артельного квасу, начал из уст своих, как из пожарной трубы, опрыскивать черепоздание мое; едва он увлажил по шву головы, другой костюмер начал обильно сыпать пуховкою на голову муку во всех направлениях; по окончании сей операции причесали мне волосы гребнем и приказали сидеть смирно, не ворочать головы, дать время образоваться на голове клестер-коре; сзади в волоса привязали мне железный, длиною 8 вершков, прут для образования косы по форме, букли приделали мне войлочные, огромной натуры, посредством согнутой дугой проволоки, которая огибала череп головы и, опираясь на нем, держала войлочные фальконеты с обеих сторон на высоте половины уха. К девяти часам утра составившаяся из муки кора затвердела на черепе головы моей, как изверженная лава вулкана, и я под сим покровом мог безущербно выстоять под дождем, снегом несколько часов, как мраморная статуя, поставленная в саду».

На первых порах такие реформы поглощали все внимание начальствующих лиц. Известно, что Павел шутить не любил...

* * *

Император говорил, что если каждый частный человек не лишен удовольствия обедать в своей семье, то зачем лишаться его государю. Поэтому он положил за правило, чтобы члены его семейства обедали всегда с ним вместе, и особые столы во дворце были уничтожены.

Несмотря на известную воздержанность в пище Павла, обеденный стол убирался роскошно и в особенности изобиловал десертом. Вот как описывает обед императора Павла старый его паж К. К. Бошняк. Ровно в известный час император в сопровождении всех лиц императорской фамилии с их воспитателями вступал в столовую. Он шел обыкновенно впереди всех с императрицей. Грозно кругом оглядываясь, он отрывистым движением снимал с рук краги, которые вместе со шляпой принимал дежурный камер-паж. За столом царило глубокое молчание, прерываемое иногда государем да воспитателем графом Строгановым, дерзавшим иногда вступать в спор с Павлом. Случалось, когда царь был в особенно хорошем расположении духа, к столу призывался придворный шут Иванушка, изумлявший иногда самого Павла смелостью своих речей.

Этот Иванушка нередко был отличным орудием для лиц, которые хотели обратить на кого-нибудь гнев или милость монарха. От себя он ничего не выдумывал, но как попугай повторял выученное, причем, при вопросе, от кого он слышал какую-нибудь чересчур смелую выходку, указывал не на тех, кто его действительно научил, а на лиц, о которых его учителя нарочно запрещали ему говорить, зная наверняка, что их-то имена он и назовет. Однажды Павел, выслушивая его далеко не глупые ответы на вопрос: «Что от кого родится?», обратился к Иванушке: «Ну, Иванушка, а от меня что родится?». Шут, нисколько не оробев, бойко ответил: «От тебя, государь, родятся чины, кресты, ленты, вотчины, сибирки, палки...». Разгневанный этим ответом, государь приказал немедленно бедного шута наказать палками. С трудом могли его умилостивить, и все ограничилось лишь тем, что дурака удалили из Петербурга.

По окончании обеда Павел, сняв со стола вазы с остатками конфет и бисквитов, бросал последние в угол зала, видимо, забавляясь, как пажи, толкая и обгоняя друг друга, старались набрать как можно больше лакомств.