Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века

Анне Иоанновне нравилось иноземное вино. Однажды, отпив из бокала, она дала попробовать князю Куракину. Тот сначала обтер бокал платком. «Ты что,— закричала императрица,— мной брезгуешь? Эй, кликнуть сюда Ушакова!» Оказаться князю в Тайной канцелярии, если бы не Бирон, убедивший Анну, что Куракин поступил по иностранному обычаю.

Две фрейлины, которых царица заставила петь полдня, взмолились, говоря, что сил нет, они падают от усталости. Анна сама побила их и отправила на неделю стирать белье.

«Жестокость правления, — писал князь-историк Щербатов, — отняла всю смелость подданных изъяснять свои мысли».

Посланные собирать подати воинские команды обходились с крестьянами бесчеловечно, людей ставили босыми в снег, били палками по пяткам, добиваясь полной уплаты недоимок.

Нравы были жестокими. Артемию Волынскому перед казнью отрезали язык и закрыли рот намордником, завязанным на голове, чтобы не текла кровь.

Волынский Артемий Петрович (1689─1740) — гос. деятель; при Петре I занимал дипломатические и административные посты. При Анне Иоанновне за подготовку свержения немецкой клики Бирона был арестован и казнен.

Советник Торбеев, сказавший в разговоре, что вся власть находится у Бирона и его любимчиков-иностранцев, был публично высечен плетьми и сослан на Камчатку.

Наушничество и шпионство при дворе процветало.

Один иностранец отписывал домой:

«Здесь совсем нет общества, и не столько по недостатку людей, сколько по недостатку общительности. Нелегко определить, нужно ли искать причину отсутствия общительности единственно только в характере и нравах нации, еще жестких и грубых или этому содействует до некоторой степени и характер правительства. Я склонен к убеждению, что наиболее действует последняя причина».

Историк XIX в. И. Чистович так характеризовал время Анны Иоанновны:

«Даже издали, на расстоянии почти полутора веков, страшно представить это ужасное, мрачное и тяжелое время, с его допросами и очными ставками, с железами и пытками! Человек не сделал никакого преступления: вдруг его схватывают, заковывают в кандалы и везут в Москву, в Петербург, неизвестно куда, за что? Когда-то, год-два назад, он разговаривал с каким-то подозрительным человеком! О чем они разговаривали — вот из-за чего все тревоги, страхи и пытки! Без малейшей натяжки можно сказать про то время, что, ложась спать вечером, нельзя было поручиться за себя, что не будешь к утру в цепях и с утра до ночи не попадешь в крепость, хотя бы не знал за собою никакой вины».

Иностранцы, занявшие доходные должности, смотрели на Россию как на большую кормушку.

Понятна радость одного священника при известии о низложении Бирона: «Ныне совершилось наше спасение, низложен сатана и его ангелы!»

Характерны обвинения, выдвинутые против Бирона. «Он же, — говорится в них, — будто для забавы ее величества, а в самом деле по своей свирепой склонности, под образом шуток и балагурства, такие мерзкие и Богу противные дела затеял, о которых до его времени в свете мало слыхано: умалчивая о нечеловеческом поругании, произведенном не токмо над бедными от рождения, или каким случаем дальнего ума и рассуждения лишенными, но и над другими людьми, между которыми и честной породы находились, о частых между оными заведенных до крови драках и о других оным учиненных мучительствах и бесстыдных мужского и женского пола обнажениях и иных скаредных между ними, его вымыслом произведенных пакостях, уже и то чинить их заставливал и принуждал, что натуре противно и объявлять стыдно и непристойно. Все такие мерзкие и Богу противные дела, от него вымышленные, явно происходили и к великому повреждению славы ее величества касались, в которых он, яко от него вымышленных, и отвечать должен».

Леди Рондо, конечно, не понимала всей противоречивости русской жизни, видя лишь внешнюю сторону. Забавно ее письмо соотечественнику о петербургских диковинках: «Вы так любите странности, что мне никогда не простили бы, если б не описала вам новой забавы, занимавшей Петербург нынешней зимой. Это ледяная гора, построенная с верхнего дворцового этажа во двор. Она довольно широка, так что по ней может спуститься коляска, и имеет по сторонам небольшие борты. Ее устройство такое: сначала сколочены были доски, которые поливали водой, пока, наконец, вся отлогость не покрылась толстым льдом. Придворные дамы и кавалеры садятся в санки, спускаются с верху горы и несутся вниз с быстротой птицы. Иногда санки случайно сталкиваются, тогда катающиеся опрокидываются, и это всем доставляет смех. Всякий, кто имеет вход ко двору, должен кататься – так они называют эту забаву, и к счастью, еще никто не сломал себе шеи. Придя к горе, я стояла в надежде, что кто-нибудь остановит эту забаву, но дошла очередь до меня. Кто-то сказал: «Вы еще ни разу не катались!» Я едва не умерла, услышав это; хорошо, что ее величество позвала меня к себе».