Столица Сибири 2029. Берег монстров

Мы продолжали двигаться на восток, но уже к вечеру текущего дня поменялись планы. Из дымки навстречу вынырнула тихоходная баржа, набитая людьми. Мы развернули весь имеющийся в распоряжении арсенал. Но в бой вступать никто не собирался. Публика на барже оказалась мирная. У них практически не было оружия. Несколько измученных молодых мужчин, с десяток женщин и две дюжины пожилых людей, половина из которых была больна, а другая половина ранена. Эти несчастные представляли жалкое зрелище. Мы пристали бортами, поговорили. Узнав, что мы идем в Кузбасс за лучшей жизнью, молодые люди развеселились. А потом объяснили, что номер не пройдет. В районе Кемерово произошло локальное землетрясение, остатки города провалились в пучину, все залило водой. Условий для существования там нет ВООБЩЕ. Плюс какой-то ядовитый газ – он весьма активно выходит из разрушенных горняцких шахт и расползается по региону. Даже малая толика этой гадости вызывает острое удушье. В качестве примера молодые люди показали своих спутников, с одутловатых лиц которых визуально сочился яд. У беженцев имелась информация, что относительно сносная жизнь – в Новосибирске. Настала наша очередь посмеяться. Мы объяснили несчастным, что если описать жизнь в Новосибирске одним словом, то будет емкое слово «трындец». Как ни крути, а лучший вариант: 5-й микрорайон под названием Снегири. Молодым женщинам там сохранят жизнь и дадут «достойную» работу. Что им точно не светит – так это изнасилование. Молодых мужчин, возможно, тоже пощадят, но будут вытирать о них ноги. А вот с престарелой частью компании будут проблемы. Нахлебники в колонии не нужны. Каждый отдает по способностям, а получает по минимальным потребностям. Беспомощных либо выбрасывают, либо расстреливают. «Нам плевать! – шумел народ. – Хуже не будет! Мы их уговорим, они же люди! Неужели нет у них сострадания? Расскажите, как туда доплыть?» Баржа подалась своей дорогой, мы сочувственно посмотрели ей вслед и задумались. Кончилось тем, что мы повернули на север и через десять миль наткнулись на каменный остров. Мы хотели просто передохнуть, но когда его обследовали, то задумались. На клочке суши было неплохо. Масса укрытий, естественная защита. «Можем соорудить здесь дом, – предложил я. – Утеплить и пожить нормальной отшельнической жизнью. Нас же не тянет на историческую родину? А любой посягнувший на наш суверенитет получит по башке». «Можем, – подумав, согласилась Ольга. – Тем более что этот островок находится в стороне от так называемых судоходных путей, – и продемонстрировала недюжинную, поистине мужскую логику. – Закавыка лишь в том, дорогой, что на пороге зима. А здесь, не забывай, ветра, так что можно представить… Чем мы начнем и продолжим отопительный сезон? Вон тем криворуким деревом, которое, если не ошибаюсь, единственное?» Помимо дерева, на острове произрастал чахлый кустарник, но в целом Ольга была права. Спас положение подходящий случай. В расстроенных чувствах мы собирались отплывать, но тут обнаружили скособоченную посудину, дрейфующую к северу от острова. Живых людей там, похоже, не было. Мысль возникла спонтанно. Мы устремились на нашей каракатице к незнакомцу, взяли его на абордаж и хорошенько исследовали. На корыте даже трупов не было. Возможно, ее оторвало где-то от причала. В днище зияли пробоины. Если бы не мы, оно бы утонуло через день. Судно практически целиком состояло из сгнившего дерева. Мы прицепили к нему буксирный трос и доволокли до гавани, насадив на мель. Целую неделю мы работали как проклятые! Пилили, рубили, таскали. Заготовили целый сарай дров и даже просушили их. Собственное судно мы спрятали в крохотной бухте, замаскировав брезентом. На каракатице имелось все для поспешного бегства: запас еды, оружия, необходимых в путешествии вещей. Все остальное мы перетащили на остров – в том числе буржуйку из трюма. Постройка дома вылилась в занимательную процедуру. Советчиков было больше, чем нужно, и даже Молчун постоянно куда-то лез. Дом получился странным, но состоял из двух этажей. «Голубятня» плавно переходила в нишу, образованную скалой, так что жаловаться на стесненность бытовых условий у Кузьмы не было оснований. Ни опирайся дом на скалы, он бы, естественно, завалился. Я наслушался по мере строительства такого, что хватило бы на несколько бракоразводных процессов! В принципе, эмоции были понятны: пока шла работа, мы жили в пещере, наслаждаясь студеной романтикой. «Дорогая, ты всегда на позитиве», – заявил я однажды, что и послужило причиной нашего первого бытового конфликта. «Ну, и дал мне Бог семейку, – возмущался я. – Вы ничего не делаете, только критикуете!» «Да ты еще больше нас ничего не делаешь», – ядовито парировала Ольга. Кузьма ей охотно поддакнул, и даже Молчун согласно пролаял. Мы въехали в новую «квартиру». На следующий день Ольга ехидно заявила: «Дорогой, не пора ли нам переселяться из этого ветхого аварийного жилья?» Лучше бы я жил в развалинах и каждый день отстреливался от каннибалов и зараженных! С горем пополам жилье было построено, и, как водится, внезапно пришла зима. Чтобы совсем не затосковать, я занимался рыбной ловлей, колотил какую-то мебель. Поддерживал судно, спрятанное в бухте, в исправном состоянии. Пристроил к дому сараюшку с отхожим местом – чтобы далеко не бегать. Выходить на улицу без суровой нужды было глупо. Тринадцатая зима от начала новой эры выдалась крайне тяжелой. Печка работала без остановки. Температура в помещении даже после яростной растопки не поднималась выше двенадцати градусов. Дули промозглые ветра. В «светлое» время было темно, как в сумерках, ночами царила египетская тьма. Единственный плюс в такую зиму – мимо острова никто не ходит. Снега практически не было, лишь иногда скалы засыпала мелкая крупа, но ее быстро выдувал ветер. Море тоже, как ни странно, не замерзало. Но вода была густая, вязкая, со льдом, плавать в ней было невозможно. Большую часть времени мы сидели возле печки, тоскливо смотрели на пламя, слушали, как потрескивают дрова, как бесится ветер за пределами жилища. Ольга ворчала, что ей смертельно надоела «рыбная диета» – не жизнь, а сплошной четверг – знаменитый рыбный день! Кузьма терзал нас одним и тем же вопросом: а летом точно будет теплее, чем зимой? Молчун помалкивал – лежал под печкой, свернувшись в клубок, спал по двадцать часов в сутки. Я часто думал о том, что происходит сейчас в Новосибирске. Живых людей с каждым годом становилось меньше. Летом население сокращалось от набегов зверья и зараженных, зимой – от холода. Бесчинствовали банды, а в силу резкого сокращения продуктов питания их члены зверели еще больше, не гнушались любой пищей, включая мясо мутантов и человеческую плоть. Не удивлюсь, если они уже начинали подъедать друг дружку. Жизнь в колониях становилась невыносимой, количество колоний сокращалось, они постоянно подвергались атакам голодной публики разного пошиба. Вполне возможно, что и в Снегирях пал последний оплот человеческого духа. Разве по силам амазонкам сдержать напор озверевшей от голода массы? И я не уставал поражаться: эти трое всегда сытые, в безопасности, в относительном тепле, работать не заставляют, так еще и постоянно ноют! Ольгу раздражало ВСЁ, любое слово наперекор вызывало нездоровую реакцию. Доставалось и Кузьме с Молчуном. Приступы активности сменялись депрессией. Тупое равнодушие перетекало в жажду познания. В трюме судна было несколько книг – все почему-то под авторством Александра Дюма – она зачитала их до дыр и могла цитировать наизусть с любого места. Но добрее от приобщения к прекрасному она не становилась. Любое невинное замечание в духе: «Дорогая, ты упорно не желаешь облегчить жизнь моему психиатру», – рождало бурю. Она объявляла бойкот, метала молнии, плакала – боже, кого она пустила в душу с грязными ногами?! Я настойчиво советовал ей обзавестись психологом. А Кузьма и Молчун в такие часы скромно поджимали уши и старались не высовываться.