Среди избранного общества прихожан церкви святой Цецилии революционные доктрины христианской религии не вызывали ни смущения, ни тревоги. Случайного посетителя, пожалуй, могло бы привести в смятение торжественное провозглашение анафемы или притча о богаче и игольном ушке. Но прихожане церкви святой Цецилии давно уже поняли, что к подобным вещам следует относиться как к подвигам благородного рыцаря Ламанчского; они придерживались точки зрения французского маркиза, который считал, что всемогущий не раз призадумается, прежде чем предать анафеме такого, как он, джентльмена.
К подобным поучениям привыкли с детства, и они воспринимались как нечто само собою разумеющееся. В конце концов ведь доктрины эти исходили из уст людей, посвятивших себя слову божию, а для простого смертного подражать им было бы неподобающей самонадеянностью. Истолкование их — дело богословов и служителей церкви. Поэтому у простых людей, когда они их слышали, сердца обретали покой, ибо среди них не было ни паникеров, ни фанатиков; а просто очень тактичные, культурные джентльмены к епископу этого района столицы относились с почтением,— он вращался в избранном обществе и состоял членом самых привилегированных клубов.
Скамьи в церкви святой Цецилии арендовали, и на них постоянно был большой спрос. У тех, кто всеми силами пытался пролезть в высшее общество, вошло в привычку являться в эту церковь каждое воскресенье; они раскланивались, заискивающе улыбались и вопреки рассудку все надеялись на какой-нибудь благоприятный случай. Ненароком зашедший в церковь посетитель зависел от гостеприимства постоянных' ее прихожан, но если этот посетитель имел достаточно представительную внешность, то обычно около него тотчас же появлялись корректные, бесшумно двигающиеся младшие церковные служители и находили для него место. Однако «непредставительные» лица здесь появлялись редко,— пролетариат отнюдь не кишит у ворот церкви святой Цецилии. Часть дохода от щедрых даяний прихожан шла на поддержание «миссии» Ист-Сайда, в которой молодые священнослужители вели борьбу с врожденными пороками людей низших классов, упражнялись в умилительных проповедях, не теряя в то же время надежд заполучить местечко в «настоящей» церкви. Обществ пившее своих религиозных пастырей, было бы глубоко шокировано одним только предположением, что оно может оказывать на них давление. Но молодые священники на собственно? горьком опыте убедились в существовании системы «неестественного» отбора, по которому из-за отсутствия приятных манер и хорошего костюма им приходилось надолго застревать в трущобах. Однажды произошла забавная оплошность: в Нью-Порте построили новую прекрасную церковь и назначили в нее молодого красноречивого священника; все высшее общество, собравшееся на первое богослужение, сидело и слушало в полном оцепенении изливавшиеся из уст юного ревнителя церкви яростные обличения их собственных безумств и пороков! Надо ли говорить, что в следующее воскресенье туда не явился ни один из представителей высшего общества и что не прошло и полугода, как церковь пришлось закрыть из-за отсутствия средств и здание было продано!
В церкви св. Цецилии богослужение сопровождалось изысканной музыкой, которая привела Элис в некоторое смущение: она ее нашла уж слишком возвышенной. Миссиc Уинни посмеялась над ней и предложила сходить на дневную службу в ближайшую церковь; там у них был и оркестр с арфой, и оперная музыка, и ладан; прихожане молились стоя на коленях и исповедовались в особых исповедальнях. Были, видимо, люди, которым эта игра з обрядность католической церкви, доведенная, до грани безнравственности, щекотала нервы; точь-в-точь как ребенок с замиранием сердца испытывает себя, подходя к самому краю обрыва. На «отце» этой церкви было богатое облачение с треном -в несколько ярдов, украшенное драгоценностями и стоившее невероятное количество тысяч долларов. Во время службы он то и дело прохаживался в сопровождении внушительной процессии по широким проходам между рядами скамеек, чтобы все прихожане смогли хорошенько разглядеть его великолепие. По этому поводу в церкви возникали самые бурные пререкания, были написаны горы памфлетов, пускались в ход всяческие интриги, дело доходило до крупных общественных конфликтов.
Но Монтэгю с Элис не присутствовали на службе, они разрешили себе весьма плебейское удовольствие — проехаться в «подземке». До сих пор они еще не успели познакомиться с этой достопримечательностью столицы. Люди, принадлежащие к высшему свету, видели только Мэдисон и Пятую авеню, на которых среди отелей и церквей находились их дома; им приходилось бывать в расположенном поблизости районе магазинов, куда они ездили за покупками, а также в районе театров и парка, расположенного к северу. Если не считать автомобильных прогулок, это было все, что они видели в столице, и когда приезжие интересовались Аквариумом, фондовой биржей, музеем искусств, Таммани-Холлом и Эллис-Айлендом, куда приезжали провинциалы, то коренные жители столицы глядели на них в изумлении и восклицали: