Столица

Затем миссис Сэри стала рассказывать, как тяжек путь к признанию. Сотни людей искали здесь их знакомства, но что это было за отребье! Им ничего не стоит наполнить свой дом толпой прихвостней и пройдох, но — нет!—лучше уж дождаться своего часа. Пребывание здесь их многому научило. Однажды одна в высшей степени аристократическая дама позвала их на обед. Каких они только надежд на этот обед не возлагали, но — увы!—когда они сидели у камина, кто-то из гостей залюбовался изумрудным кольцом в тридцать тысяч долларов на пальце миссис Ивэнс; она его сняла, оно пошло по рукам и под конец бесследно исчезло! Другой раз Мери пригласили на партию в бридж, и хотя она почти совсем не играла, хозяйка дома преспокойно объявила ей, что она должна тысячу долларов. А знаменитая леди Стоунбридж — так та вызвала ее недавно и сказала, что может ввести ее в самые высшие круги, но лишь при условии, если она согласится всегда проигрывать. У миссис Ивэнс была до замужества самая простецкая ирландская фамилия; и вот леди Стоунбридж выманила у нее пять тысяч долларов, чтобы с помощью одного влиятельного лица в Королевской коллегии геральдики установить ее происхождение по прямой литии от старинного дворянского рода Медженнисов, лордов Айви, известных еще в четырнадцатом столетии. А теперь Оливер уверяет, будто эта внушительная грамота ни капельки им не поможет!

Итак, метод исключения оставил под вопросом только обеих мисс Ивэнс. Приятели Монтэгю, узнав, что он бывает в этой семье, изощрялись в шутках, допытываясь, уж не собирается ли он жениться. Майор Винэбл пошел еще дальше, утверждая, что любая из этих девиц, без сомнения, тотчас же примет его предложение.

Монтэгю, хохоча, отвечал, что Мери совсем недурна: она добродушна и миловидна. Только ведь она моложе Энн, и он никак не может отделаться от мысли, что через два года она превратится во вторую Энн.

Ибо движущей силой в семье была именно Энн! Это она замыслила грандиозный поход на общество, это она остановила свой выбор на дворце Лэмсонов и оторвала семью от родных первобытных скал Невады. Она была холодна, как айсберг, совершенно неутомима и столь же безжалостна к другим, как и к себе самой: если ее отец семнадцать лет мог скитаться по горам и, как крот, рыть в них ходы, то и она, если понадобится, будет семнадцать лет вести подкоп под твердыню общества!

После беседы по душам с ее матерью, Монтэгю заметил, что мисс Энн Ивэнс стала держать себя с ним очень высокомерно; он понял, что старая леди проболталась о своей с ним откровенности и дочь возмущена его вмешательством. Однако Оливеру она изливала свою душу, и тот приходил и рассказывал брату, что еще она затевает и что обдумывает, какие плетет интриги и каким новым проектом поделилась с ним на этой неделе. Она уже залучила на свою сторону кое-кого из «настоящих» людей, и они ей втайне сочувствовали; если же ей надо было добиться особо высокого покровительства, она пускала в ход своего добродушного старика отца, и нужному лицу делалось солидное денежное одолжение. Все люди света были у нее на заметке — она изучала их слабости и изнанку их жизни и, терпеливо подбирая ключ к разрешению своей задачи, упорно отыскивала семьи, безупречные в смысле общественного положения, но настолько запутавшиеся материально, что не отвергли бы предложения поддержать Ивэнсов и решительно ввести их в высший круг. Монтэгю взирал на все это с изумлением и насмешкой — до того сравнительно скоро наступившего дня, когда в газетах вдруг появились полученные по телеграфу описания туалетов герцогини Арденской, урожденной Ивэнс, которая ярче всех прочих звезд заблистала этой зимой в лондонском обществе.

Глава четырнадцатая

Как это ни было неприятно Монтэгю, но он все же оказался вынужденным написать майору Торну, что ему никого не удалось заинтересовать его предложением и что сам он тоже не может им воспользоваться. Затем, уступая настояниям брата, он поло-жил деньги в банк и стал ждать. «Лед скоро тронется»,— обещал ему Оливер.

Когда они ехали от Ивэнсов, Оливер уверенно заявил, что событий надо ждать со дня на день. При этом он соблюдал необыкновенную таинственность и не пожелал ответить ни на один вопрос; сказал только, что все это не имеет никакого отношения к людям, от которых они сейчас возвращаются.

— Надеюсь, ты понимаешь,— заметил Монтэгю,— что при первой возможности Ивэнс не постесняется тебя надуть.