Столкновение

Первым проскользнул Оджинга, за ним Фердинанд. Они исчезли в дверной щели беззвучно, так, будто были бесплотны. Кронго некоторое время стоял, пытаясь по звуку определить, куда они пошли. Он ничего не слышал — ни справа, где был лестничный спуск к океану, ни впереди. Может быть, слева, где сквозь палисадник шла дорожка к переулку? Потом он услышал звук — так шуршит бумага. Но это были лишь шаги Фелиции. Веки старухи шевельнулись, зрачки совершили оборот. Это был знак — Филаб не спит.

Поднявшись наверх, он увидел, что Филаб плакала, это было видно по глазам. Ему сейчас хотелось уйти от неизбежности того, что сказал Фердинанд. Тонкая слабая кисть жены напоминала об ощущении той Филаб, шестнадцатилетней, тогда, в бунгало. Того ощущения он уже не может вернуть. Ему сейчас просто жаль этот закинутый подбородок, эти высохшие слезы на желтых щеках, натянутую кожу горла.

— Тебе что-нибудь нужно?

Глаза неподвижно смотрели вверх. Это означало «нет», но он понимал, что ей нужно. При всей нелепости положения ей сейчас нужна его любовь. С робостью, с беспредельной надеждой и эгоизмом любви ее слабая рука напоминает ему об этом. Рука не ждет его верности и жалости, а ждет его любви.

— Спи. Хорошо?

Глаза закрылись и открылись.

— Спи. — Он отчетливо представил себе, как завтра утром проснется и пойдет к ипподрому.

Лица, жадно ищущие его одобрения, освеженные серым воздухом раннего утра, выравнивались в шеренгу — желтые, серые, коричневые. Среди лиц было два — Кронго все время возвращался к ним взглядом. Молоденькая африканка, выбившаяся в первый ряд, за ней еще одна. Стройная, одетая в новый сарафан. Заметив его внимание, стройная засмеялась и незаметно кивнула подруге. Она была зажата плечами двух берберов.

— Люди, прошу два шага назад… — Мулельге поднял ладони, отодвигая ждущих. — Сегодня всех не сможем просмотреть… Осадите назад, немножко осадите назад…

Первая линия чуть качнулась. Ассоло, изгибаясь и семеня, провел по внутреннему двору сивую кобылу Бету. Двор, на котором жокеи обычно прогуливали лошадей перед скачками, был похож на лагерь. Раздавались выкрики. Худой африканец в лохмотьях называл по списку номера. У ворот стояла очередь.

— Люди! — Мулельге сложил руки над головой крест-накрест. — Люди, тише! Прежде всего, если есть те, кто уже работал и был уволен… Заният, я вижу тебя, выйди… Отойди влево… Вот сюда, встань сюда… И ты, Мулонга… Зульфикар… Выходите, выходите, встаньте в стороне… Вы останьтесь… Люди, спокойней!

Ноздри молоденькой африканки раздувались. Ей около шестнадцати.

— Как тебя зовут? — спросил Кронго.

— Амалия. — Африканка улыбнулась, будто ждала этого вопроса. Глаза ее поплыли вбок, застыли, вернулись к Кронго. Зрачки блестели. В ней была просыпающаяся женственность — свежая, чувственная, и она сейчас не скрывала этого.

— Зачем ты пришла? Ты что-нибудь умеешь?

— Я хочу быть жокеем.

— Сидела когда-нибудь на лошади?

— Три года, месси. — Зубы ее, когда она открывала рот, чуть поблескивали от обильной слюны. — Я работала уборщицей. В цирке. Сидела на пони, лошадях. Я могу показать… Работала батут…

Кронго медлил, прежде чем что-то сказать. Цирк, пони, лошади. Откуда только не пришли сюда все они! Она легкая, не больше пятидесяти килограммов. Какая разница, женщина или мужчина. Все-таки сидела. Из старых наберется не больше десяти. На две конюшни, беговую и скаковую. Но ему нужно десять наездников и десять жокеев. И по крайней мере очень легких, пусть даже не умеющих сидеть. Там, у демонстрационной доски, у финишного створа, все чисто. Значит, кто-то уже убрал тех, убитых. Но кто именно убрал? Солдаты?

— Хорошо, отойди в сторону.

Амалия улыбнулась. Покосилась на берберов, закрыла глаза.

— Месси, я работал на ферме, — сказал бербер.

Мулельге отодвинул тех, кто слишком выдвинулся вперед, пошел вдоль строя.

— Каждый, кто знает лошадей! Каждый, кто знает лошадей… Кто ездил верхом? Кто умеет сидеть в коляске?

Толпа молчала.

— Ну? Кто-нибудь ездил верхом? В коляске?

— Начальник, начальник, — из задних рядов пробился молодой мулат с бородкой клинышком, — зачем обижаешь? Проскочу, лошадь ногами удержу, деньги получу. Верно, ребята? Ну что молчите?

Один из берберов усмехнулся. Мулельге хмуро оглядел мулата, кивнул. Ассоло подвел Бету. Мулат взял поводья, легко вскочил в седло. Бета, почувствовав руку, вздрогнула, загрызла удила.

— Давать на дорожку? — улыбнулся мулат.

Бербер поднял руку, и мулат нехотя слез.

— Ха… — Бербер лег грудью на круп. Не дотрагиваясь до поводьев, мгновенно очутился в седле. Повис на одной ноге, дотянулся до уздечки. Приник к лошадиной шее. Бета закружилась, взметывая копытами песок. Старая лошадь крутилась, как жеребенок, быстро перебирая ногами. Белый плащ бербера слился с крупом.

— Ха!

Бета остановилась как вкопанная. Ноздри ее дрожали. Глаза нашли глаза Кронго. Бербер тоже следил за его глазами. Бербер может только чувствовать лошадь, но не понимать. То, что затеял он, Кронго, не так безнадежно. Еще хотя бы человек шесть. Он объяснит им, он будет следить.

Бербер слез. Бета потянулась губами к Кронго.