— Она не байкер, но у нее много друзей оттуда, из их среды. Просто однажды, совершенно случайно, она помогла одному парнишке. У него сломался мотоцикл, а в округе никого, да и кто приютит чужого, на ночь глядя. А бабушка его к себе позвала, уговорила нашего слесаря заняться мотоциклом, — она взволнованно взглянула на Александра, — Понимаете, просто посодействовала чужому человеку, но добро всегда возвращается. И потом он с друзьями стал к ней приезжать, и тоже помогать ей, так они и подружились. Это было давно, она тогда еще не совсем бабушка была, они дружат уже много лет, она у него даже дочку крестила.
Он внимательно ее слушал, ему было интересно — это было новое чувство — быть интересной мужчине, не красотой, а умом и разговором.
Все те мужчины, что у нее якобы были, все они считали ее поверхностной и восторженной дурочкой. Ее бабуля говорила о них: «У Чехова обыватели, а у нас «быватели», у них все бывает, и все проходит!»
А этот был не такой. В нем чувствовалась уверенность, сила, он был привлекателен, умен и абсолютно недосягаем. И она не знала, что с этим делать. Она не умела флиртовать, опасаясь выглядеть глупо, как-то еще расположить его к себе — некрасиво и неудобно, вот и оставалось просто разговаривать. И хотя Аля понимала, что он уйдет… сейчас, скоро, уйдет навсегда. Она стеснялась попросить телефон или еще об одной встрече, вдруг он ее как-то не так поймет — это же сущий ужас.
А Алекс даже не подозревал о душевных метаниях своей собеседницы, он просто и с неподдельным интересом слушал о ее бабушке, и задавал вопросы. Конечно, возник вопрос и о родителях.
— Они уехали. — Александра сделала паузу. — Оставили меня бабушке и уехали отдыхать, но попали в авиакатастрофу. — Она затихла, позвякивая ложечкой о чашку и пытаясь успокоиться.
— Мне жаль… — коротко произнес мужчина и, поднявшись, чтоб долить себе чаю, похлопал ее по плечу.
— Ничего. Это было давно, я научилась с этим жить.
Откуда-то взялись непрошеные слезы. Да, впрочем, она даже прекрасно знала, откуда — от совершенства и недосягаемости сидевшего рядом мужчины. Она подскочила, чтоб убежать в другую комнату, но он преградил дорогу и обнял ее. Это было совершенно неожиданно, но приятно. Аля скованно стояла в кольце его рук, а он тихонько гладил ее по голове. Склонившись к ней, он тихо прошептал:
— Не держи это в себе, поплачь.
И крепче прижал ее к груди. Внезапно она расслабилась и слегка прислонилась к нему. Легкие слезы закапали на его плечо, но он твердо знал, что так надо.
— Нельзя все держать в себе, надо поделиться своей ношей, тогда нести ее станет немного легче…
Она слегка отстранилась.
— Очень правильные слова.
— Это моя мама так говорит.
— Твои родители в порядке?
— Да, мама живет недалеко от нас с братом. Скорее, из таких же побуждений, что и твоя бабушка, а брат — со мной. У папы — новая семья, но мы общаемся, даже мама…
— Она у тебя тоже умная женщина.
Они не заметили, как перешли на «ты». В этот краткий миг, когда один человек делится с другим своим горем, он становится эпицентром правдивости, откровенности, оголенности всех чувств. Тут никак не соврешь. Ни в горе, ни в сочувствии невозможно слукавить. Открытые, обнаженные нервы немедля почувствуют ложь. И тогда сразу все закончится. Но здесь чувства были взаправду — она горевала, он сопереживал — тихо, молча, неумело, но он смог ей помочь. Даже без слов.
Именно в такие минуты люди становятся необычайно близки друг к другу — на уровне тонких чувств, оболочки души, на уровне космоса… Так в наше сердце непрошеным гостем врывается первый предвестник любви — благодарность за возможность разделить с кем-то горе. Обманчивое ощущение, что находящемуся рядом с тобой человеку не все равно, что в этот момент он тебе важен и нужен.
Аля отстранилась, и там, где его грудь была обильно полита ее слезами, слегка провела ладонью, вытирая слезы, но жест получился очень нежным и ласковым от нахлынувших чувств. Мужчина замер и, уже понимая, чем это может кончиться, привлек ее к себе, еще ближе, крепко и нежно обнимая и поглаживая. Она удивленно вскинула глаза, даже не надеясь на продолжение, все еще находясь в плену несбыточного желания как-то продлить момент неожиданной близости и тепла.
Но ее глаза — зелень летней травы с просветами солнца, слегка приоткрытые губы и слезы на щеках сделали свое дело, он склонился к ней и стал нежно, едва касаясь, поцелуями стирать следы от слез. Она не сопротивлялась, прикрыв глаза, она наслаждалась его нежностью, которая дарила успокоение и надежду на счастье, несмотря ни на что. А потом был поцелуй — словно продолжение, естественное завершение его понимания и сочувствия. Он словно бы говорил, — ты нуждаешься в моей поддержке, и я готов ее дать. И поцелуй — словно печать — «верно».