Столкновение с бабочкой

– Пусть падает! – обрадовалась я. – Покажите, кто в доме хозяин!

– Мне нужно, чтоб он работал, – возразил муж, ускользая из моих рук, как лед. – Компромисс… только компромисс!

И тут я произнесла очень обидные для него слова.

– Со своим компромиссом… да еще и с бритым лицом, вы стали похожи на женщину.

– А мне кажется, что компромисс – сугубо мужское дело, – ответил Ники совершенно спокойно.

Здесь силы оставили меня. Я никогда не думала, что он такой упрямый. Мягкость и ослиное упрямство… разве они совместимы? А может быть, он так проявляет свою волю?

Она помнила, как Ники мучился после выстрелов в Москве. Всю ночь не спал, курил одну папиросу за другой, а наутро спросил:

– Кого же ставить, если он умрет? Неужто опять князя Львова?

– Это лучше, мой дорогой. При князе Львове все правительство будет подчиняться вам.

– Мне кажется, что мое место – не в управлении, а в чем-то другом.

– Ваше место – на троне.

– Вот-вот. Только трон можно рассматривать по-разному.

Александра Федоровна не совсем понимала характер его терзаний. Смерть Ленина – благо для России. С ним, правда, вылезло много других коммунистов, но он держит их на воде, как спасательный круг. Не будет Ульянова – все уйдут на дно. Неужели Ники вообразил, что эти каторжане, бродяги и смутьяны могут быть костылем?

Он сам однажды ответил на этот вопрос:

– Они современны.

–  Exactly!.. Но что значит, по-вашему, слово «современны»?

– Они чувствуют то, чего не чувствуем мы.

Во тебе и раз! Проговорился. Кайзер в своих почтенных летах не чувствует себя стариком, а этот поджарый спортивный человек, да еще и побритый… Да у него спина, как у юноши. Крепкая сильная спина! Как я люблю целовать ее между лопатками!..

И только через несколько дней поняла: он мучается оттого, что Ульянов может подумать, будто в него стреляли монархисты. Да если бы мы стреляли, то он бы не встал! И наш человек никогда бы не прикрывался еврейской фамилией!..

3

Последний год она жила как в бреду. Архиерейский собор, длившийся чуть ли не полгода, восстановил патриаршество в России, к молчаливой радости Ники и Ильича. Чему радовался гражданин Ульянов – это понятно: отщипнуть от государя часть его полномочий и лишить его статуса первосвященника – приятная мечта, ставшая реальностью. Но от чего повеселел Ники – этого понять Алиса не могла совсем. Чем больше власти от него уплывало, тем беззаботнее становился ее муж.

Выборы в Учредительное собрание немного успокоили: большевики проиграли их эсерам, и социалистическое правительство было расширено за счет нескольких кооптированных членов. Я спросила тогда у Ники: «Что все это значит?» Он ответил после паузы:

– Это значит, что если бы не было меня, то большевики, скорее всего, не признали бы выборы легитимными.

– Стало бы лучше или хуже?..

Он пожал плечами:

– Скорее всего, хуже. Теперь они научатся проигрывать парламентским путем.

– Разве бандиты могут учиться проигрывать?

– Бандиты – нет. Но большевики… быть может!..

Она запомнила на всю жизнь тяжелую осень 1918-го. Снег выпал рано, еще до Покрова. Из-за границы неслись проклятия России и персонально Николаю за сепаратный мир с кайзером. Однако отсутствие восточного фронта никак не укрепило фронт западный с точки зрения кайзера. Все стороны понимали, что не перенесут еще одной зимней кампании: бороздка под иглой патефона игралась одна и та же, и, по сведениям из Берлина, Антанта начала тайные переговоры о мире. Отступничество России подталкивало к мирному сговору, и небывалая в истории война оканчивалась печальным вздохом. А в завершение осени последовал вообще мощный минорный аккорд, грозивший порвать барабанные перепонки.

Злодеяние в Екатеринбурге потрясло всех. Без суда и следствия в каком-то окраинном доме (имя его хозяина государыня не запомнила) были казнены виднейшие коммунисты. За что и кто их казнил? По чьему наущению это было произведено?

– Неужели вы подумали на меня? – с испугом спросил у Алисы Николай Александрович.

– Вижу, что не вы. Ваш страх это подтверждает. Но кто?

– Кто бы ни был. Но на всех теперь лежит тень подозрения. Нам не отмыться до конца жизни.

– Вы знали этих людей?

– Весьма поверхностно. Свердлова видел лишь раз… И никакого впечатления он на меня не произвел. А других… – государь запнулся. – Покойный Джугашвили был мне вообще симпатичен. Молчаливый. Ходит тихо, неслышно и только курит. Ты же знаешь, как я люблю горцев. На заседаниях кабинета сосредоточенно молчит. Один раз дал мне прикурить из своей трубки. Такой и мухи не обидит. Его-то за что?

– Нужно попросить патриарха, чтобы заочно отпел невинно убиенных, – предложила Александра Федоровна.

– Это будет весьма затруднительно. Они – атеисты.

– Перед Богом все равны, там атеистов нет.

Государь пожал плечами.

Вечер того же дня, когда мы узнали о злодеянии, внес некоторую ясность. Дзержинский подал в отставку с должности председателя ВЧК, все полномочия передав своему заместителю Лацису.

– Он и организовал расстрел, – догадалась я.

– Без приказа Ульянова это было бы невозможно.

– А ты думаешь, что Ульянов не может мстить за свою рану?