Таким образом, полицивилизационная модель дает четкий исчерпывающий ответ на вопрос, стоящий перед жителями Западной Европы: “Где заканчивается Европа?”. Европа заканчивается там, где заканчивается западное христианство и начинаются ислам и православие. Именно такой ответ хотят услышать западные европейцы, именно его они в подавляющем большинстве поддерживают sotto voce, именно такой точки зрения открыто придерживается большая часть интеллигенции и политиков. Необходимо, как призывает Майкл Говард, осознать размытую в советскую эпоху разницу между Центральной Европой и собственно Восточной Европой. Центральная Европа включает в себя “те земли, которые когда-то составляли часть западного христианства; старые земли империи Габсбургов, Австрии, Венгрии и Чехословакии, и также Польшу и восточные границы Германии. Термин «Восточная Европа» должен быть зарезервирован для тех земель, которые развивались под покровительством православной церкви: черноморских государств Болгарии и Румынии, которые освободились от Оттоманского господства в девятнадцатом веке, а также «европейской» части Советского Союза”. Первой задачей Западной Европы, утверждал Говард, должно стать “вовлечение народов Центральной Европы в наше культурное и экономическое сообщество, к которому они по праву принадлежат: заново связать Лондон, Париж, Рим, Мюнхен и Лейпциг, Варшаву, Прагу и Будапешт”. Возникает “новая линия разлома”, заявил два года спустя Пьер Беар, “преимущественно культурная граница между Европой, характеризуемой западным христианством (римским католицизмом [c.244] и протестантством) с одной стороны, и Европой и характеризуемой восточно-христианскими и исламскими традициями – с другой”. Руководство Финляндии также считает, что на смену “железному занавесу” пришел принцип разделения Европы на основе “давнего культурного разлома между Западом и Востоком”, который относит “земли бывшей Австро-Венгрии, а также Польши и Прибалтики” к Западной Европе, а другие восточноевропейские и балканские страны оставляет вне ее. Это, как согласился один выдающийся англичанин, “великий религиозный раскол… между восточной и западной церквями: проще говоря, между теми народами, к которым христианство пришло напрямую из Рима или от его кельтских или германских посредников, и теми восточными и юго-восточными землями, куда христианство пришло через Константинополь (Византию)”.
Жители Центральной Европы также придают большое значение этой разделительной линии. Страны, достигшие значительных успехов в отказе от коммунистического наследия, в продвижении к демократии и рыночной экономике, отделены от государств, которым это не удалось, “линией, разделяющей католицизм и христианство, с одной стороны, от православия, с другой”. Столетия назад, утверждает президент Литвы, литовцам пришлось выбирать между “двумя цивилизациями” и они “предпочли латинский мир, приняли римское православие и выбрали форму государственного устройства, основанного на законе”. Примерно в тех же выражениях поляки утверждают, что они стали частью Запада с момента выбора в десятом веке латинского, а не византийского христианства. Жители стран Восточной Европы, напротив, по-разному смотрят на важность, которая сейчас приписывается этой культурной линии разлома. Болгары и румыны видят огромные преимущества в том, что они – часть Запада, и постепенно интегрируются в его институты; но они при этом отождествляют себя со своими собственными православными традициями, а болгары со своими исторически тесными связями с Россией и Византией. [c.246]