Столкнувшийся (ЛП)

Я выбегаю из палаты, оставляя семью позади, и бегу к входу в больницу. Темнота встречает меня, соответствуя бурлящим эмоциям внутри меня, яркая луна насмехается надо мной, когда я теряю голову в пустом квадрате. Мои ноги подкашиваются, и я падаю на траву, травинки с росой скрывают слезы, текущие из моих глаз.

Я запрокидываю голову назад, издавая хриплый крик, и этот болезненный звук заглушается сиренами приближающейся машины скорой помощи. Прохладный воздух обжигает мои легкие, когда я делаю резкий вдох.

Мой отец появляется из ниоткуда и опускается на колени рядом со мной, притягивая меня к себе и обнимая.

Я не могу скрыть, как дрожит мое тело.

— Я не понимаю. Как такое может случиться? Это двадцать первый гребаный век. Люди больше не умирают при родах.

— Мне жаль, сынок. Ничего нельзя было сделать, — мой отец задыхается.

— И что? Как, блядь, я могу смотреть на Каю и не думать о ней? — Я ненавижу, как слабо звучит мой голос для моих собственных ушей.

— Ты можешь смотреть на нее и видеть последнее прекрасное, что создала ее мать. Сейчас ей больше нужен дядя, чем когда-либо.

Я сжимаю кулак вокруг травинок, дергаю за кусочки, вырываю их, чтобы снять остроту.

— Я не хочу ее. Я хочу вернуть Йоханну.

— Ты не это имеешь в виду.

— Конечно, блядь, я хочу. Я хочу повернуть время вспять и вычеркнуть этот дерьмовый день из истории. — Я не чувствую ни малейшей вины за свое признание. Сжатие в груди напоминает мне о боли, закравшейся в мое сердце и проверяющей мой рассудок.

— Мы не можем. Но подумай о своем брате и о том, через что он проходит. Будь сильным для него.

Как я могу быть сильным для него, когда мое сердце проходит через гребаный измельчитель бумаги?

— Я не могу. — Я задыхаюсь словами, мой голос стал хриплым шепотом, когда слезы вернулись, заливая мои глаза, когда я подумал о Йоханне. О том, как мы подрались красками, обустраивая детскую для Каи. Этот образ снова и снова наполняет меня ужасом и тошнотой.

Я не знаю, как справиться со всем этим дерьмом. Я не в состоянии справиться с нахлынувшими чувствами, болезненными воспоминаниями и тупой болью, которая поселилась в моей груди.

Отец прижимает меня к себе, мы сидим в тишине, и из наших ртов вырываются болезненные вздохи.

30 декабря — это не только день смерти Йоханны. Это день, когда я отпустил себя, засунув свое разбитое сердце так глубоко внутрь своего тела, что не смог бы опознать разорванные останки, даже если бы попытался.

Глава 2

Софи

Настоящее время.

Не хочу драматизировать, но я только что испытала худший секс в своей жизни.

Нет, я не шучу, но мне бы этого хотелось. Именно поэтому я прячусь в ванной, шепча про себя, пока объект моего разочарования лежит на моей кровати в общежитии.

Андре Бьянки: математик, вице-президент бизнес-братства и самый вероятный участник голосования, который оставит вас неудовлетворенной два раза подряд.

— Я должна была воспринять ароматизированные презервативы как предупреждающий знак. Ни один уважающий себя мужчина, имеющий представление о женском теле, не стал бы покупать ароматизированные презервативы. Самая глупая покупка. И кто их придумал, ведь ни одна женщина в здравом уме не захочет лизать презерватив! — шепчу я себе, расчесывая свои едва взъерошенные светлые волосы. Это еще одно доказательство моей отстойной сексуальной жизни. Мои волосы выглядят так же хорошо, как сегодня утром, когда я их расчесывала. Мой макияж почти не размазался, и нет никаких признаков румяных щек или сияния. Зеленые глаза моргают мне в ответ и выглядят так же неубедительно, как и моя сексуальная жизнь в данный момент.

Моя грудь сжимается до такой степени, что становится трудно дышать, напоминая мне о моем разочаровании в очередной раз.

Очевидно, что в университете я получаю больше пятерок, чем оргазмов. Я не знаю, почему эта мысль беспокоит меня, но это действительно так. Я не сплю с кем попало, и мои сексуальные контакты можно пересчитать по пальцам одной руки. Хуже того, ни в одном из них не было счастливого конца для меня. Я начинаю считать себя сломленной, потому что как такое может продолжаться со мной? Парни прекрасно кончают, а я моргаю, глядя в потолок, и думаю, что же я испытала.

Эндорфины не выделяются. Никакого послесексуального блаженства. Ничего. Niente. Nada.

Эта недавняя встреча сильно задела меня. Какой смысл учиться в университете, если я собираюсь жить в общежитии, почти не общаясь с другими людьми, и раз в год заниматься сексом с одним неуклюжим специалистом по бухгалтерскому учету? Все заканчивается тем, что я с улыбкой прошу их уйти, притворяясь, что они потрясли мой мир, когда я действительно сосала их члены, мысленно перечисляя свои предстоящие задания.

— О Боже. Я думала о своем профессоре бухгалтерского учета, пока делала минет. Это самое низкое из низших, — бормочу я про себя, едва сдерживая стон.