Столько лет… Книга вторая

А на меня такое умиление при взгляде на нее накатывает, что даже слезы в глазах стоят.

Сделав глубокий вдох, сосредотачиваюсь на поисках.

Вспомнив с трудом, где была комната матери, иду в ту сторону. Поплутав в правом крыле дома, включаю свет. Беру Еву на руки и усаживаю ее на кровать.

– Я ищу сокровища, а ты сторожишь. Услышишь, что кто-то идет, хлопай в ладоши,– даю я ребенку задание.

Оглядев еще раз спальню, не обнаруживаю ни одного блокнота, книги или тетради. Из мебели - тумбочка у кровати и комод у окна. Начинаю с маленького, с тумбы. Проверив два ящика, не нахожу ничего бумажного, а вот в третьем лежат письма. Один из конвертов открыт. Достав лист бумаги, я взглядом натыкаюсь на слово «Мамочка», пробежав по тексту глазами, понимаю, что это моя мать писала своей. Помириться, вроде, хотела. Но вот адрес! Когда я его разглядела, не знала, заплакать то ли от расстройства, то ли от злости. Там даже не Подмосковье было. Пермь!

Сев на постель рядом с дочерью, думала, как же туда ехать вместе с ребенком?! А главное, как уложиться в сроки?! Да твою ж мать!

Забрав конверт с собой, увожу Еву из этого дома, озираясь и оглядываясь, чувствуя, как волоски на теле шевелятся от страха быть пойманной отцом или братом. В глубине души молясь, чтобы это был последний раз, когда я была здесь, а Ева - тем более.

Вернувшись в отель, включаю Еве мультики, а сама ухожу в ванную комнату. Там, усевшись на бортик ванной, пытаюсь придумать выход из этой ситуации. Понимаю, что его нет. Передать Тагиру просьбу матери - это выход, конечно. Но его она об этом не попросила. Почему?

Открыв календарь на телефоне, считаю дни. Если только туда и обратно, то я укладываюсь в сроки.

К бабуле мы едем вдвоем с дочерью. Я не смогла оставить ее в Москве, хоть и было с кем и где, для нас обеих это чужой город. Понимала, что Ева ещё мала для таких длительных поездок из одного самолета в другой, но выбора не было.

ГЛАВА 8

Дом по нужному мне адресу оказался довольно старым, серым, неприметным. Пятиэтажный, с маленькими балконами. Пару минут стою и разглядываю его, где-то в глубине души понимая, что моя мать не стала бы жить в подобном месте, даже если бы не встретила отца.

Доча тянет меня за руку, требуя внимания.

– 

Мамиська, мне хоядно,– требовательно глядит на меня снизу вверх.

– 

Прости, солнышко, мама задумалась, – говорю дочери, беря ее на руки.

Подъезд, что удивительно для нашего времени, открыт, и мы спокойно заходим. Поднявшись до третьего этажа, нахожу нужную мне квартиру.

«Я только должна сказать ей о маме, только сказать, и все»,– настраиваю я себя перед встречей с незнакомым мне человеком, который странным образом является моей бабушкой.

Тыкаю пальцем в кнопку, что приделана слева от двери. Из-за двери доносится слабый "голос" звонка. И это единственные звуки, кроме лопотания Евы, что я слышу. Звоню ещё раз, и снова тишина.

– Мамиська, патем гулять,– тянется к моему лицу дочь. Смотрю на нее, затем на дверь, думая, что делать дальше.

Разворачиваюсь и осматриваю площадку. Три квартиры на этаже. Ничего не остаётся, кроме как постучаться к хозяевам. Если здесь никто не откроет или никто ничего не знает о жильцах из двадцать четвертой, пойду по подъезду. Должна же была моя бабка с кем-то дружить, молодежь обсуждать.

Стучусь в ближнюю. А звонка нет, или в гости никто не ходит, или наоборот, хозяев уже достали своим вниманием. Никто не отвечает. Иду к третьей двери. Малышка уже капризничать начинает. Устала, бедная. Достаю из сумки ее любимую игрушку и на время отвлекаю. Успокаиваю.

Без промедления звоню в дверь. Не дождавшись ответа, разворачиваюсь и делаю шаг по лестнице вверх, на четвертый этаж. Замираю, потому что за моей спиной раздается щелчок открывающегося замка.

Это, конечно, еще не значит, что мне не придется-таки обходить других соседей, ведь, в конце концов, люди могли сюда въехать недавно или просто снимать квартиру, и бабку мою просто не знать.

Повернувшись, ступаю обратно и смотрю на человека, что стоит на пороге квартиры.

Лопотание Евы превращается в глухой фон, у меня вообще слух искажается от шума крови. Передо мной ОН, собственной персоной, из плоти и крови, до боли знакомый, до отчаяния желанный, но недоступный, чужой. АЛАН. Дочь, видимо, чувствует, что с мамой что-то не так, и начинает шлёпать мне по лицу ладошкой. Перехватываю ее на правую руку, и прижимаю к себе крепче.

– Извините за беспокойство,– начинаю я шатким голосом,– вы не знаете, где ваши соседи из двадцать четвертой?

Про себя молюсь, чтобы он не узнал меня, не хочу. При ребенке вряд ли что-то сделает, но все равно боюсь.

– 

Вам зачем? Вы кто им будете?– резко и отрывисто, разглядывая меня внимательно.

– 

Родственники,– не смотрю в его сторону, склонив голову к дочери,– дальние, у нее дочь в Москве в реанимации сейчас, вот, хотела увидеть, поговорить.

– 

В Москве, говорите?– я прям чувствую, как мне левый бок прожигает от его взгляда.

– 

Да, понимаем, что далеко для пожилого человека, но и не зайти, не передать такую просьбу тоже не могли.

–