Столократия

Из меня рвалось продолжение: "Без аннексий и контрибуций... помешанной и посоленной". Но постепенно нарастающая толпа прихожан, с Ионой и моими иудеями во главе, повалила внутрь церкви. А я, напомнив окружающим про персональный восемнадцатилетний запрет на "вхождение в храм", гулял на солнышке по церковному двору. Пытаясь представить себе: как оно тут будет в 19 веке. В 21 - тоже интересно, но не настолько.

Наконец, все, под колокольный звон - для новообращённых и в колокола позвонили! - отправились обедать.

Неофиты в длинных белых рубах имели вид ошалелый и глупый. Пресвитер - глуповато-благостный. Как после хорошего секса. Я бы не стал мужику кайф портить - годы его уже... когда он ещё в следующий раз... Но - дела-заботы.

-- Иона, как бы у тебя попами разжиться?

-- Чего?! Какими попами?!

-- Нормальными, православными. Городок мой растёт. И людьми и землями. Нужны пастыри. И для проповеди, и для крещения, и для окормления.

-- Так у тебя ж есть. Аггей-то служит?

-- Служит. И не худо. Но я его хочу в другое место перевести.

-- Х-ха... Священнослужителей с места на место переводить - дело епископское. Коего персону в здешних землях я представляю.

-- В здешних - каких? Ты - Наместник Муромский. Стрелка - не Муром.

-- Моего благословения на переход Аггея не дам!

Пресвитер! Твою в бога, гроба, душу...! Что ты ломаешься?! Как институтка в борделе: дам, не дам, дам, но не вам...

-- Так мне к Феде Бешеному в Ростов гонца слать? Или прямиком в Царьград? Стрелка-то и не Русь.

Ставить священника на приход в чужую епархию - нельзя. В здешних краях - две епархии. По Оке - Черниговская, по Волге - Ростовская. Стрелка моя... Даже и не думая, не желая, не планируя ничего, я снова попадаю в положение "на лезвии", на границе двух, вот в этом месте враждебных, сил. И начинаю торговаться, набивать себе цену.

"Смотри! А то уйду к другому!".

Причём, как и в ситуации между Ибрагимом и Боголюбским, реально у меня выбора нет: под Федю Ростовского я точно не пойду.

Теоретически можно что-то замутить с новгородским архиепископом. Или, вправду слать гонцов в Царьград, уходя вообще из-под Русской церкви? Дорого, долго, проблемно. Вот я и наезжаю на бедненького Иону.

Хотя какой он бедненький?! Крепкий рослый старец с длинной узкой седой бородой, здоровенным высоким лбом с залысинами и впалыми висками, пристальным, прожигающим взглядом тёмно-карих глаз.

Профессия у него такая: глазом души вынимать. Как некоторые глазом пивные бутылки открывают. Или - взад вбивать. Как некоторые - молотком гвозди вколачивают.

Иона завёлся с пол-оборота. От контраста.

То он пред Господом души иноверческие, подобные оскверненному сосуду, омыл водою освящённой в купели крестильной, дабы могли они восприять млеко благодати. И возрадовался Господь. И душа раба его Ионы, просветлилась и возликовала.

А то - какой-то хрен лысый, без роду, без племени, ни бороды, ни ума - пальцы гнёт, палки вставляет, указывать вздумал!

Иона, уже малость принявший на грудь, по-свирепел лицом и рявкнул:

-- Аггей - раб божий! В воле моей! Где я скажу - там и будет! А ты вздумаешь перечить - прокляну!

И грохнул об пол своим резным посохом.

Полы - деревянные, звук... - как по бас-барабану.

Застолье - довольно обширное, человек 30. Включая Живчика и его жену с двумя маленькими сыновьями. Живчик ещё и не сказал ничего, а княгиня поднялась, всем улыбнулась. Детишек - за ручки, слуги-служанки - спереди-сзади:

-- Доброй вам трапезы, гости дорогие, господин муж мой, сыночки малые на воздух просятся...

Подолами пошелестели, головами покивали, ветерком дунули и... пол-стола - пустые.

Им-то хорошо. На дворе. На солнышке. А мне тут, в полутьме да угаре трапезной - старца этого седобородого... нагибать в удобную административную позу. Причём резко. Так, чтобы и до Живчика дошло. Ежели прежде до "корней души" не достал. И людям его наука быть должна.

-- Ты, Иона, глупость сказал. Всяк человек - раб божий. Так ты что - всякому господин? И князю своему? А?

Закипает. На "глупость". Соображает. Про "князя". Посох жмакает. В поисках ответа.

Продолжим. "Доставать и извлекать".

-- Аггея мне Господь в руки отдал. Что ж ты, пастырь многославленный, раба своего - язычникам на муки страшные бросил? Я тебя там, когда мы с князем "конюхов солнечного коня" резали - не видал. А прежде, когда те "конюхи" в земли Муромские пришли? Ты ж его на смерть лютую оставил! Князя в те поры здесь не было, да ведь ты-то в Муроме обретался! Что ж не вышел к народу русскому, не воздвиг крест православный, не воззвал к силам божьим, силам высшим, непобедимым? Ты - не сделал. Не смог, не схотел... Я - схотел и смог. Я Аггея из смерти вынул.

Ну, Наместник Муромский! Заори по-дурному, ударь меня посохом, прокляни по четвёртое колено! Ну же! Внеси определённость. И одна веточка на "кусте возможностей" - отсохнет, отвалится. И тогда я пойду дальше чуть другими тропками. В Новгород? В Перяславль Южный? Там тоже епархия есть и мужик, вроде, разумный. Как это отзовётся на моих отношениях с Боголюбским? С новгородцами, с Живчиком, с Ибрагимом?