Столп огненный

Припертый к стенке, Бэкон достал увесистый кошель и отсчитал, медленно и старательно, необходимую сумму. Монеты были крупными; такие назывались дублонами, содержали каждая четверть унции золота и потому равнялись достоинством двум эскудо. Лицо шкипера выражало неудовольствие, губы кривились так, словно у него вдруг разболелся живот. Видно, он не ждал, что придется платить столь крупную взятку.

Игнасио пересчитал деньги и кивнул Альфонсо.

Бэкон поднялся, собираясь уходить.

– Пришлите мне письмо с угрозами, прежде чем продавать остальных рабов, – сказал Альфонсо.

Бэкон пожал плечами.

Барни невольно моргнул. Испанцы высоко ценили вежливость, дурные манеры изрядно их раздражали. Нельзя, чтобы шкипер все испортил своим кислым видом.

В конце концов, они ведь на испанской земле, надо соблюдать местные правила.

– Благодарим вас, дон Альфонсо, – поспешил вставить Барни. – Вы были очень добры и оказали нам честь своим приглашением.

Альфонсо величественно махнул рукой. Игнасио вывел моряков наружу.

Барни приободрился, хотя и не мог до конца убедить себя, что все неприятности позади. Мысли постоянно возвращались к Белле. Вот бы увидеться с нею снова! Интересно, она замужем или помолвлена? На вид ей около двадцати – может, и меньше, хотя смуглая кожа всегда молодит. Надо, надо ее разыскать…

Выйдя на площадь, Барни сказал шкиперу:

– Нам нужен ром. Наш почти весь выпили. Может, купить бочонок-другой у этой девицы, племянницы Альфонсо?

Шкипер сразу раскусил его уловку и добродушно хмыкнул:

– Ступай уж, жеребчик.

Бэкон отправился на «Ястреб», а Барни двинулся к тому дому, из дверей которого Белла поутру выкатывала бочонок. Этот деревянный дом выглядел очень знакомо: точно такой же, только каменный, был у Карлоса Круса в Севилье – с проемом, ведущим во двор, где располагалась мастерская.

Ноздри Барни уловили землистый запах черной патоки; ее получали повторным кипячением сахарного тростника и использовали преимущественно для изготовления рома. Запах, судя по всему, исходил от огромных бочек, что выстроились в ряд вдоль двора. Напротив них, по другую сторону, виднелись бочки поменьше и сложенные штабелем пустые бутыли.

Двор упирался в рощицу лаймовых деревьев, а посреди двора высились два громадных чана. Один, высотой по грудь мужчине, сбитый из проконопаченных досок, был полон вонючей бурды, которую помешивал большой деревянной лопатой какой-то чернокожий. От бурды несло закваской, и Барни решил, что это чан для брожения. Рядом, над сложенным на земле очагом, висел железный котел, накрытый тяжелой крышкой, из которой торчал длинный носик; темная жидкость капала из этого носика в подставленное ведро. Наверное, в этом котле смесь очищали после брожения.

Белла стояла над ведром и принюхивалась. Барни залюбовался ею самой и той сосредоточенностью, с которой девушка работала. Стройная, но не худая, ноги и руки крепкие, привычные к перекатыванию бочонков… Что-то в ее облике напомнило Барни об Эбриме, и, поддавшись внезапному порыву, он обратился к девушке на наречии мандинка:

– И би ньядди? – Это означало «Как поживаете?».

Белла вздрогнула и резко обернулась. Улыбнулась и затараторила на том же наречии.

Барни ответил по-испански:

– Простите, на самом деле я знаю всего несколько слов. Научился от приятеля, дома, в Севилье.

– Моя мать говорила на этом языке, – сказала Белла, тоже по-испански. – Она умерла. Вы напугали меня.

– Простите, – снова извинился Барни.

Девушка задумчиво оглядела его с головы до ног.

– Мало кто из европейцев дает себе труд выучить хотя бы несколько африканских слов.

– Мой отец говаривал, что надо запоминать все языки, которые мы услышим. Мол, это лучше, чем деньги.

– Вы испанец? Не очень-то похожи, с вашей рыжей бородой.

– Англичанин.

– О! Никогда раньше не видела живого англичанина. – Белла подобрала ведро, понюхала – и выплеснула содержимое ведра на землю.

– Плохой ром? – понимающе спросил Барни.

– От первой очистки всегда избавляются. Это отрава. Можно, конечно, чистить этой гадостью башмаки, но рано или поздно обязательно найдется олух, которому вздумается ее выпить. Чтобы не соблазнять таких болванов, я первое ведро выливаю. – Белла поднесла изящный пальчик к носику на котле, притронулась, снова понюхала. – А вот это уже лучше. – Она подкатила к котлу пустой бочонок и снова повернулась к Барни. – Хотите прикупить рома?

– Если найдется.

– Идемте. Покажу вам, как правильно пить.

Белла повела Барни в дальний конец двора. Сорвала с ветки несколько бледно-зеленых плодов, протянула гостю. Барни следил за нею как завороженный. Все ее движения были быстрыми, уверенными и какими-то текучими, что ли.

В конце концов у него в ладонях очутилось с дюжину плодов.

– У вас большие руки, – сказала Белла, потом пригляделась. – Но израненные. Что с вами было?

– Ожоги, – коротко пояснил Барни. – Я служил пушкарем в испанской армии. Это все равно что быть поваром, вечно обжигаешься.

– Жалко. Изуродовали ладони-то.

Барни усмехнулся. Белла вела себя дерзко, но ему это нравилось.