Столп огненный

– Думаю, мы хорошо сработаемся и сумеем остановить разрастание нетерпимости к чужой вере.

– Аминь.

Конечно, Ричардс еще мог передумать, если кто-то из капитула будет особенно горячо возражать против погребения святых останков, однако Нед сознавал, что прямо сейчас больше ничего сделать не сможет. Пожалуй, имеет смысл заглянуть в собор под вечер и снова переговорить с Ричардсом.

Нед попрощался и пошел вдоль нефа, вдоль бесконечных колонн, взмывающих по обе стороны арок и разноцветных витражных окон, размышляя о том, сколько всего чудесного и сколько скверного повидал этот храм за минувшие четыреста лет. Выйдя из западной двери, он увидел Марджери, которая возвращалась домой с корзиной, полной рыбы. Марджери тоже заметила его и остановилась у соборного крыльца, поджидая.

– Получилось? – спросила она, когда Нед приблизился.

– Думаю, насилия не будет. Я уговорил Люка захоронить мощи святого завтра утром, так что сражаться будет попросту не из-за чего.

Он ожидал, что Марджери обрадуется, примется его благодарить; вместо этого она долго смотрела на него, словно не веря собственным глазам, а потом сказала:

– Нельзя! Так нельзя!

– Что-то я тебя не пойму.

– Они должны схватиться между собой!

– Ты же всегда была против насилия.

– Суизин должен умереть!

– Тсс! – Нед взял Марджери за локоть и увлек за собою в собор. В северном приделе была часовня, посвященная святой Димфне[59]. К этой святой мало кто обращался, поэтому часовня почти всегда пустовала. Икону, изображавшую обезглавливание Димфны, сняли, чтобы не злить пуритан.

Нед взглянул в глаза Марджери, держа ее руки в своих, и проговорил:

– Полагаю, тебе лучше рассказать мне, в чем дело. Почему Суизин должен умереть?

Она молчала, однако Нед видел по глазам, что ей отчаянно хочется в чем-то признаться. Он терпеливо ждал.

Наконец она выдавила из себя жуткие слова:

– Когда Барта нет дома, Суизин по ночам приходит в мою постель.

Нед застыл в изумлении. Марджери изнасиловали – и кто? Ее собственный свекор! Это было омерзительно и жестоко. Неда внезапно обуяла свирепая ярость, пришлось приложить немалое усилие, чтобы овладеть собой. На ум один за другим приходили вопросы, и ответы на них казались совершенно очевидными.

– Ты сопротивлялась, но он для тебя слишком силен, верно? И он сказал, что кричать можешь сколько угодно; он скажет, что это ты его соблазнила, и все ему поверят. Так?

По ее щекам потекли слезы.

– Я знала, что ты поймешь.

– Какая же он скотина!

– Я не хотела тебе говорить. Надеюсь, Господь будет милостив и завтра отнимет у него жизнь.

А если Господь не вмешается, я сам его прикончу, подумал Нед. Вслух он этого говорить не стал.

– Пойду-ка я снова потолкую с Люком. Устрою так, что драка непременно будет.

– Каким образом?

– Еще не знаю. Что-нибудь придумаю.

– Пожалуйста, береги себя. Не хочу, чтобы ты пострадал.

– Ладно. Неси свою рыбу домой.

Марджери помедлила, а затем, словно набравшись храбрости, сказала:

– Ты единственный, кому я могу доверять. Единственный на свете.

Нед кивнул.

– Знаю. Иди домой.

Она вытерла глаза рукавом платья и вышла из собора. Нед последовал за нею минуту спустя.

Встреться ему в тот миг Суизин, он напал бы на графа, не раздумывая, стиснул бы горло этому негодяю, задушил бы на месте голыми руками – или напоролся бы, что вернее, на меч Суизина. Впрочем, Нед был слишком разъярен, чтобы беспокоиться из-за подобных мелочей.

Он повернулся и бросил взгляд на величественный западный фасад собора, влажный от мнившегося неизбывным мелкого английского дождика. В дверь в этом фасаде люди заходили в поисках Бога. Как вообще кто-то осмелился помышлять об убийстве в храме? Но ничего другого на ум не приходило, ни о чем другом Нед попросту не мог думать.

Нед велел себе мыслить здраво. Признай, приятель, против Суизина тебе вряд ли выстоять, а если и выстоишь – тебя повесят за нападение на благородного. Лучше вспомни, что ты умен, а Суизин туп, и придумай какой-нибудь хитрый способ покончить с графом.

Рыночная площадь, на которой бывало многолюдно каждую субботу, нынче кишела зеваками, прибывшими в Кингсбридж на завтрашнюю церемонию. В обычных обстоятельствах, пробираясь между людей и бесчисленных прилавков, Нед мимоходом бы отмечал и запоминал различные подробности – где цены упали, где поднялись, чего в избытке, а чего в изобилии, сколько денег у горожан и на что те их тратят; но сегодня все это не имело значения. Он сознавал, что с ним здороваются знакомые, но был слишком поглощен собственными мыслями, чтобы заводить разговоры, и отделывался лишь взмахом руки или коротким кивком.

Наконец он добрался до дома и вошел внутрь. Матушка Неда за последние годы резко сдала. Она горбилась, словно съежилась, и повсюду ходила, опираясь на палку. Казалось, что Элис утратила всякий интерес к миру за пределами дома: она дотошно расспрашивала Неда о королеве и королевской службе, но едва ли вслушивалась в его ответы. В прежние времена она бы с удовольствием вызнавала подробности политических действий и потребовала бы от сына полного отчета о том, как именно Елизавета повелевает своим окружением.