Столп огненный

Из окна, выходившего на площадь перед собором, было видно, как по помосту с балдахином движется свадебная процессия. Впереди шагали солдаты, так называемая Швейцарская сотня[24], в блузах с полосатыми рукавами и в шлемах с перьями. За ними шли музыканты, игравшие на флейтах и барабанах, а за музыкантами важно выступали придворные, все до единого в новехоньких парадных одеяниях; в глазах зарябило от сочетания алого, золотого, светло-голубого, желтого и нежно-сиреневого.

– Они словно для нас с тобою стараются, Пьер! – воскликнула Сильви.

Толпа зевак поутихла и дружно склонила головы, когда на помост вышли епископы, державшие в руках украшенные драгоценными камнями распятия и великолепные золотые реликварии со святыми мощами. Пьер углядел кардинала Шарля в алом одеянии, несшего золотую чашу, отделанную самоцветами.

Но вот показался жених. Четырнадцатилетний Франциск, худой и хрупкий на вид, выглядел перепуганным. Несмотря на бесчисленные украшения на одежде и на шляпе, он вовсе не производил впечатления венценосной особы. Рядом с ним шагал король Антуан Наваррский, глава семейства Бурбонов, враждовавшего с де Гизами. Пьер сообразил, что кто-то (должно быть, отличавшаяся предусмотрительностью королева Екатерина) даровал Антуану эту привилегию, чтобы не допустить чрезмерного возвышения де Гизов, которые иначе полностью подчинили бы себе церемонию.

Зеваки словно обезумели: это на помост вышел король Генрих Второй, а с ним – герой недавней войны Франсуа де Гиз по прозвищу Меченый. Они сопровождали невесту.

Мария надела ослепительно-белое платье.

– Белое! – проговорила Изабель, выглядывая из-за плеча Пьера. Изумление женщины было понятным: белый считался цветом скорби. – Зачем она надела белое?

3

Элисон Маккей была против белого свадебного платья. Во Франции белый считался цветом скорби и траура. Элисон уверяла, что такое платье отпугнет народ, а сама Мария Стюарт будет в нем выглядеть даже бледнее, чем обычно. Однако на Марию порой находило упрямство, а в свои пятнадцать лет она притязала на собственное мнение, в особенности относительно нарядов. Дескать, она хочет надеть белое, все прочее вовсе не обсуждается.

Королева Шотландии оказалась права: белый шелк искрился, словно напоенный светом девственности Марии. Поверх платья невеста набросила накидку из серебристо-голубого бархата, что переливался под апрельским солнцем, будто поверхность реки, протекавшей возле собора. Длинная пола накидки была тяжелой, и Элисон ощутила эту тяжесть своими руками, ибо ей и еще одной фрейлине выпало нести полу за невестой.

Головку Марии украшал золотой ободок, отделанный бриллиантами, жемчугом, рубинами и сапфирами. По виду подруги и госпожи Элисон догадалась, что той не терпится снять с волос это бремя. Шею королевы облегало крупное ожерелье с драгоценными камнями; самый большой рубин Мария прозвала «Великим Гарри», поскольку это был подарок от короля Генриха.

Рыжие волосы, светлая кожа, белое платье – Мария выглядела сущим ангелом, и людям это пришлось по нраву. Она шла по помосту, рука об руку с королем, а вослед ей летел восторженный рев, что катился по рядам многочисленных зрителей этакой приливной волной, набирая силу и мощь с каждым шагом юной королевы.

Элисон совсем затерялась среди разряженной и величественной знати, однако она наслаждалась происходящим, купаясь в лучах обожания, что доставались ее лучшей подруге. Сколько она себя помнила, они с Марией говорили и грезили о свадьбах, но нынешнее зрелище оставляло далеко позади самые смелые фантазии. Оно мнилось справедливым воздаянием судьбы за все несчастья, выпавшие на долю Марии. Элисон радовалась за подругу – и за себя.

Королева приблизилась к балдахину, у которого ее ожидал жених.

Когда невеста и жених встали рядышком, всем бросилось в глаза, что она на добрый фут выше; это выглядело забавно, и в толпе раздались смешки, послышались издевательские выкрики. Затем брачующиеся преклонили колени перед архиепископом Руанским, и разница в росте сделалась менее заметной.

Король Генрих снял кольцо с собственного пальца и протянул архиепископу. Церемония началась.

Мария отвечала на вопросы громко и ясно, а вот Франциск понижал голос, чтобы не давать толпе повода посмеяться, когда принц заикался или запинался.

Элисон вдруг подумалось, что Мария надела белое впервые за все время, что они провели вместе. Родители Элисон умерли от чумы, ее взяла к себе, в свой холодный дом, овдовевшая тетушка Дженис, сестра матери Марии, Мари де Гиз. К сиротке отнеслись по-доброму и позволили играть с четырехлетней королевой Шотландии. В покоях Марии жарко горел огонь, всюду были раскиданы мягкие подушки и чудесные игрушки; за играми Элисон забывала, что сама лишилась материнской заботы.