Столыпин

А что наш герой? Уйдет вслед за премьером, так ничего и не успев? Вполне возможно, история безжалостно бы сократила бывшего саратовского губернатора, если бы у него не оказалось одного важного качества. Он был консерватором, охранителем естественного хода жизни – и одновременно тянулся к либералам.

Все качалось над бездной. Одни были бессильны, другие – в параличе.

Спешно, нервно ищут вокруг: где тот человек, который может?

Старики не годятся, молодых нет или же молодые ушли к либералам.

Среди министров, пожалуй, только один Александр Петрович Извольский (репутация либерала) мог помочь Столыпину. Ранее Извольский, имевший дружеские связи с влиятельными оппозиционерами, участвовал в переговорах с ними, приглашал их войти в первое конституционное правительство, возглавляемое Витте. Тогда либералы отказались поддержать Витте и не позволили ему создать устойчивый кабинет накануне выборов в Думу. По сути, упорство либералов вызвало «из нафталина» Горемыкина, предопределило противостояние Думы и власти.

Теперь Извольский делает новую попытку выйти из замкнутого круга. Его переговоры тайны, зато не ограничены никакими условностями. Это заговор против прошлых принципов. Но Извольского это не смущает. В его жилах течет кровь одного из заговорщиков против Павла I – князя Яшвиля. («Наше отечество управляется самодержавной властью – самой опасной из всех видов власти, так как она ставит судьбу миллионов людей в зависимость от воли одного человека», –когда-то писал Яшвиль Александру I.)

«Ясно видя невозможное положение, в котором находится правительство, я взял на себя смелость использовать мои личные отношения с некоторыми из членов умеренно-либеральной партии в Думе и в Государственном Совете, чтобы посоветоваться с ними в надежде найти какой-нибудь выход из затруднения», –признается Извольский (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л.Указ. соч. С. 50).

Безусловно, правительство уже не спасешь. И никому его не жаль. Но жалко Россию, больно за родину. Кто спасет Россию? Извольский оглядывается вокруг, видит достойных людей в кадетском стане – Муромцева, Головина, Родичева, Набокова, Ванавера, князя Шаховского, Петрункевича, Кокошкина, Герценштейна, среди умеренных либералов – Стаховича и Львова, среди октябристов – Гучкова и Шилова… Разве он не в состоянии найти с ними общий язык? Разве такой аристократ, как Столыпин, еще будучи в Саратове, не пытался объединить противостоящие силы, собирая вместе дворянство и земство, фраки и поддевки? Еще ничего не потеряно, еще можно найти согласие, преодолеть раздвоение.

Столыпин был привлечен к тайным переговорам Извольского. Он оказался единственной в те дни реальной фигурой, представляющей сразу две силы – губернскую помещичью Россию и Россию земскую. Он не успел вцементироваться в стену бюрократизма, отгораживавшую двор от общества.

Итак, для Петра Аркадьевича начиналась новая жизнь, в которой он должен был многим пожертвовать. Вряд ли он догадывался, что и самой жизнью.

Пока Извольский действует, пока другие фигуры ткут невидимую сеть совещаний и переговоров, еще никто не может сказать, чем это кончится. Попробуют ли покрепче придавить крышку парового котла или сменят машиниста на более умелого?

Но если оставлять Горемыкина и ничего не менять – это поощрять революцию.

(В книге последнего председателя Государственной Думы М. В. Родзянко «Крушение империи» приводятся слова Талейрана: «Никто не устраивает революцию и никто в ней не повинен. Виновны все». Другими словами, не только террор и смута переждали революцию, но и несоответствие правящей элиты требованиям грозного времени.)

Извольскому выпала задача наперекор всем дворцовым обычаям сообщить государю об опасности положения и о переговорах с представителями оппозиции. Другого выхода уже не было. Согласится Николай II с доводами, не согласится – колебаться больше нельзя.

И министр иностранных дел на аудиенции в Петергофском дворце подает записку, все содержание которой антиправительственно.

«Отношения между Думой и правительством, которое представлено Советом министров, совершенно ненормальны и создают действительную угрозу установлению порядка в империи.

Всякие сношения между Думой и правительством прерваны, и между ними легла пропасть, созданная взаимным недоверием и враждебностью.