Столыпин

Реформа рабочего законодательства, ненаказуемость экономических стачек, государственное страхование рабочих, снижение продолжительности труда, снижение норм малолетним, организация врачебной помощи.

Защита интересов русской торговли и промышленности на Дальнем Востоке, постройка Амурской железной дороги.

Школьная реформа, улучшение материального положения преподавателей, общедоступность, а впоследствии – и обязательность начального образования.

Возрождение армии и флота.

Правительственная декларация показывала, что времена переменились. Никто не перебивал, как прежде, председателя Совета министров криками «В отставку!». Выслушали молча, по окончании раздались шумные аплодисменты справа.

Семья Петра Аркадьевича находилась в зале, в ложах для публики, и с облегчением глядела на его удовлетворенное лицо, когда он сходил с трибуны. Может быть, наступала долгожданная пора объединения властей и Думы во имя блага России?

Но нет. На трибуну поднимается молодой грузинский социал-демократ Церетели и снова – резкое неприятие правительства. Его перебивают возгласами:

– Долой! Ложь! У вас руки в крови!

Сталкивались две непримиримые силы. На каждую речь левых ораторов правые отвечали двумя. На трибуне побывало больше двадцати депутатов. Наконец было принято решение прекратить прения, и все повернулись к Столыпину. Что он? Промолчит? Проигнорирует, как Горемыкин? Или даст отповедь?

Мария фон Бок (Столыпина): «Слушая с бьющимся сердцем ораторов, я не спускала в то же время глаз с пап'a. Зная и понимая его, насколько это было доступно, я переживала с ним эти горькие минуты и сразу сознала, что не в его характере оставить дело так, что на грубые выпадки он ответит и не допустит в такой момент прекращения прений.

Да. Так и есть. Папа встал и с гордо поднятой головой спокойно взошел на трибуну, и так властно и уверенно раздался его голос, что вся огромная, только что гудевшая и стонавшая от криков зала вдруг замерла.

Никогда еще пап'a так не говорил. Никогда не были его слова и интонация так выразительны и так полны чувством собственного достоинства, как этот раз»(Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л.Указ. соч. С. 101).

Что же сказал в своей неожиданной речи Реформатор?

То, что он не имел возможности ее подготовить, что она родилась мгновенно, делает ее очень интересной для нас. В ней – вся столыпинская натура.

«Господа, я не предполагал выступать вторично перед Государственной Думой, но тот оборот, который приняли прения, заставляет меня просить вашего внимания. Я хотел бы установить, что правительство во всех своих действиях, во всех своих заявлениях Государственной Думе будет держаться исключительно строгой законности.

Правительству желательно было бы изыскать ту почву, на которой возможна совместная работа, найти тот язык, который был бы нам одинаково понятен. Я отдаю себе отчет, что таким языком не может быть язык ненависти и злобы. Я им пользоваться не буду.