Столыпин

Сидевший в зале брат-журналист, вечером после семейного чаепития, с несвойственной ему озабоченностью сказал:

– А ведь это все от твоего одиночества, Петр Аркадьевич.

Столыпин вздрогнул, как от удара. Но ответил с обидой:

– Какое же одиночество, Александр Аркадьевич, когда вокруг меня вечная толкотня?

– Во-во, толкаются. А случись какой пожар, про тебя в лучшем случае позабудут, а в худшем – на лестницу горящую толкнут. Выберешься ли?

– Да ты что про пожары… речи мои так толкуешь?

– Возможно, возможно…

– Не нужно, братец, так прямолинейно толковать. Все-то вы, журналисты, за уши притягиваете…

– Ну, не за космы же драть. Думаешь, разные думские лизоблюды тебя по головке погладят?

– Не думаю.

– И то хорошо. Разгони ты эту треклятую Думу, право!

– Да ты мысли мои читаешь, что ль?

Александр не ответил, подливая себе коньяку. Петр еще раньше отказался. Утром к государю предстояло ехать, а в голове и без того ясности не было. Да и обидел немного брат: слишком уж откровенно про одиночество седанул. Можно подумать, сам он этого не видит…

Одиночество начиналось уже там, на женской половине Елагинского дворца. Он надеялся: стоит уйти из Зимнего, с его мистическим Черным рыцарем, как душа сразу просветлеет. Ан нет! От мистики, да и вообще всякой чертовщины он забывался в работе. Поездка к пахарю-одиночке вдохнула новые силы. Не один же он такой – Сергей Семенов. Значит, жизнь куда-то идет, куда-то двигается. Стоит ли тратить силы на внутрисемейные распри?

Собираясь в Царское Село, он зашел на женскую половину. Там, как всегда в последнее время, скучали. Заниматься вышиванием, рисованием, музицированием дочерям надоело. Старшая, Мария, уже и в переростки вышла. Но вывозить их в «свет» он не мог. Не столько из-за вечной нехватки времени – из боязни. Они ведь не просто девочки-невесты. Они дочери Столыпина. Можно было по-разному относиться к сосланному в Сибирь Алешке Лопухину, но избежать его опыта – невозможно. Его-то дочь похитили как уже отставленного от дел полицейского начальника. Так чего ожидать самому министру? И должность для революционеров заманчивая, и дочек целый выводок. Кради любую, диктуй отцу условия. В Елагинском дворце они были на положении арестантов. Им нельзя было бегать по гимназиям, по Бестужевским курсам, по концертам, по приятельницам. Любой выезд – под экскортом полиции. А как же иначе! Он понимал, что жизнь и самой Ольги – не слаще, чем у жены-поселенки того же Лопухина. Потому, расцеловав молчаливо притихших дочек, он и сказал жене – но так, чтобы слышали все:

– Я испрошу у государя разрешения отдохнуть где-нибудь в финляндских шхерах. Время самое благодатное.

Ольга отмолчалась, а высказала, видимо, общее настроение Наташа:

– Под охраной броненосцев, па?

Он ничего не ответил, с обычными предосторожностями – одновременно и с закрытой каретой, и с автомобилем – отправляясь на попутную станцию, при каждой поездке разную. Он давно уже не испытывал свободы, как во времена дворянского предводительства.

Государь после обычных приветствий заметил:

– Случилось что, Петр Аркадьевич?

Столыпин мысленно вздрогнул. Ну, дожил, растяпа! Поэтому ответил даже несколько разухабисто:

– Да вот думаю, ваше величество, как повеселее разогнать всем надоевшую Думу!

Николай II не одобрил его показную веселость:

– Прежде отдохнуть вам надо, Петр Аркадьевич. Вижу, не возражайте. Я сам люблю финляндские шхеры. Тихо, уютно… и, между прочим, безопасно. Почему бы и вам не последовать моему примеру? Там меж островами где-нибудь и встретимся.

– Но дела, ваше величество?..

– Дела! Когда ж нам жить? Закругляйте ваши делишки – да и на корабль со всей семьей. Надеюсь, морской министр не откажет в приличном суденышке.

Столыпин предупредительно склонил голову, ожидая, что дальше последует. Не об отдыхе же пойдет речь между царем и премьером.

Так он и вышло. Николай II озабоченно спросил:

– Неужели вы решитесь, Петр Аркадьевич, на разгон Думы? Ведь в этом деле я вам не помощник. Мое имя не позволяет мне…

– Ваше имя не будет замарано, ваше величество. Разве что мое… Такая малость!

– Ну-ну, не прибедняйтесь, Петр Аркадьевич. Вам жить и работать.

– Но мы подошли к неоспоримому факту: избирательный закон нужно менять. Собственно, проект нового закона мной уже написан. Вот, ваше величество! – вынул он из портфеля папку с аккуратно исписанными листами.

Беря папку, Николай II улыбнулся:

– Что-то у вас в портфеле всегда гремит… Револьверы? Бомбы?

– Бомбы – для нападения, ваше величество. Мне же нужна защита. Не грешно министру внутренних дел соблюдать кой-какую оборону.

– Револьверы так револьверы, – кивнул Николай II.

– Моей подписи под законом не потребуется?

– Я думаю, достаточно будет утверждения закона Государственным советом. Если не возражаете, ваше величество?

– Не возражаю, – оценил Николай II охранительный план. – Но вы будьте все-таки поделикатнее с этими левыми… правыми… Кругом лгут, кругом маски какие-то…

Столыпин знал, какие маски обступают не только премьера, но и трон. Так ли уж наивны закулисные разговоры о конституционной монархии?

Потому и пригласил к себе опять Павла Николаевича Милюкова.