Столыпин. На пути к великой России

Восхождение Столыпина началось на юго-востоке, в далеком провинциальном Саратове. В 1903 году он становится саратовским губернатором, получив личный наказ от царя поправить положение дел в губернии. Поволжский край считался одним из слабых звеньев внутренних провинций империи. В губернской администрации и дворянском самоуправлении остро ощущался недостаток в культурном и образованном элементе. «В некоторых уездах, – докладывал Столыпин императору, – с большим трудом избираются даже уездные предводители дворянства»[18]. Такое положение приводило к падению авторитета распорядительной власти уже на уездном уровне. Отсюда злоупотребления волостных властей, их произвол и коррупция.

«Мне пришлось в одной волости, – писал Столыпин жене о своей ревизии в Царицынском уезде, – раскрыть такие злоупотребления, что я тут же, расследовав весь ужас, перенесенный крестьянами […] тут же уволил вол[остного] писаря и земскому начальнику приказал до Нового года подать в отставку. […] Крестьяне говорили: “Совесть пропита, правда запродана”; “ждали тебя, как царя”. Ждали ведь они 25 лет […], но тут, чтобы водворить порядок, надо бы год не выходить из волостей. Дай-то мне Бог хоть немного очистить эти авгиевы конюшни»[19].

Не хватало в Саратовском крае и правоохранительных сил. На громадных просторах губернии один пеший полицейский приходился на 20 квадратных верст, а наемное кавалерийское спецподразделение из казаков не превышало численностью 60–80 сабель. При таком дефиците административного ресурса новому губернатору было нелегко поддерживать элементарный порядок. А между тем социальная напряженность в крае нарастала с каждым годом. Местное крестьянство, задыхавшееся от малоземелья, легко поддавалось революционной пропаганде. Давали о себе знать и бунтарские гены. Здесь хорошо помнили Разина и Пугачева, некогда превративших Саратов в форпост крестьянской войны. Уже в первый год губернаторства Столыпин столкнулся с массовым неповиновением крестьян. «Население, – сообщал Столыпин царю, – местами весьма разнузданное, склонно снисходительность считать за слабость и чуть ли не за поощрение со стороны правительства»[20].

Еще год оставался до революции, а губернатору уже приходилось усмирять волнения саратовских крестьян.

«…накануне моего приезда крестьяне по соседству разобрали самовольно весь хлеб из хлебозапасного магазина, – писал в мае 1904 г. Столыпин домой. – Везде удалось выяснить зачинщиков и восстановить порядок: я просто потерял голос от внушений сходам. Мои молодцы казачки сразу внушают известный трепет. Слава Богу, удалось обойтись арестами, без порки»[21].

При таких условиях приход революции в край грозил вылиться в новый крестьянский бунт, «бессмысленный и беспощадный». Казалось, все шло к подобной развязке. По всей губернии начались поджоги усадеб, многие помещики спешно покидали свои поместья, спасая себя, жен и детей от насилия бунтовщиков. Чтобы избежать полной потери управления, Столыпин был вынужден рассредоточить малочисленные охранные силы в городах и на железнодорожных коммуникациях. На поддержание порядка в сельской местности у губернатора катастрофически не хватало полицейских и казачьих подразделений.

Однако отдавать уезды в руки революционеров Столыпин не собирался. С отрядом всего в 50 казачьих сабель он совершает систематические профилактические рейды по мятежным уездам и волостям. «…Послезавтра уезжаю в Сердобский и Петровский уезды… – писал он супруге. – Везде хочу лично воздействовать на крестьян»[22]. Рискуя собственной жизнью, губернатору удавалось идти вровень, а где-то и впереди революционной стихии. Как истинный христианин, он предпочитал жертвовать собой, первый подставлять себя под удар, чтобы только не допустить массового кровопролития.

Те, кто оказался свидетелем покушений на губернатора, были удивлены его мужеством и отвагой. Во время посещения Столыпиным одного из бунтующих районов из-за кустов недалеко от проселка раздался выстрел. Пуля, предназначенная губернатору, пролетела мимо. Петр Аркадьевич не мешкая выскочил из коляски и бросился к стрелявшему. Несостоявшегося Робин Гуда удалось взять, что называется, голыми руками[23].

В другой раз, когда губернатор вплотную приблизился к взбунтовавшейся толпе, стоявший перед ним человек вдруг вынул из кармана револьвер и направил прямо на него – до выстрела оставались считаные мгновения. Столыпин, глядя на него в упор, распахнул пальто и громко и твердо сказал: «Стреляй!» Пораженный такой смелостью, боевик опустил руку и бросил на землю револьвер[24].

Не раз при наведении порядка Столыпин оказывался среди мятежной толпы. «Зимой 1905 года, – вспоминал в эмиграции князь Н.Н. Львов, – соседнее с моим имением мордовское село, целою толпою в несколько тысяч человек с топорами и пилами, ворвалось в мой лес и стало сплошь вырубать его. Приехал губернатор, пришла воинская команда. Здесь я увидел на деле, каким мужеством обладал Столыпин. Когда толпа при неистовых криках готова была броситься на солдат, когда камнями был сбит с седла становой пристав и окровавленный упал на землю, когда ротный командир вынул уже шашку из ножен и выпрямились солдаты (готовые к стрельбе. – Д.С. ), вдруг на крыльце волостного правления появляется губернатор. Одним своим мужественным видом, своим громким окриком он останавливает бушующую толпу и заставляет ее отступить назад. Кровь не была пролита на моей земле. Этим я обязан Столыпину. …та же самая толпа, готовая на погром и убийство, на другой же день стала покорной, как овцы. Уехал губернатор, ушла воинская команда… а мордовские мужики, которые накануне в своем буйстве вырвали бороду у старшины, покорились всякому его приказу и безропотно повезли вырубленные деревья на мое гумно»[25].

Не успел губернатор закончить инспекцию неспокойных уездов, как в самом Саратове произошли беспорядки. Немедленно возвратившись в город, пренебрегая личной безопасностью, Петр Аркадьевич отправляется пешком к центру волнения. «По мере того как он приближался к старому городу, – вспоминает его дочь Мария Бок, – стали попадаться все более возбужденные кучки народа, все недоброжелательнее звучали крики, встречающие папб, спокойным, ровным шагом проходящего через ряды собравшихся. Совсем поблизости от места митинга, из окна третьего этажа, прямо к ногам моего отца упала бомба. Несколько человек около него было убито, он же остался невредим, и через минуту после взрыва толпа услыхала спокойный голос моего отца: “Разойдитесь по домам и надейтесь на власть, вас оберегающую”. Под влиянием его хладнокровия и силы страсти улеглись, толпа рассеялась, и город сразу принял мирный вид»[26].

Местные революционеры устроили настоящую охоту на саратовского губернатора. В один из таких дней Столыпину даже пришлось увидеть из окна собственного кабинета поджидавшего террориста. «Не скажу, – делился впоследствии своими впечатлениями Петр Аркадьевич, – чтобы было очень приятно на него глядеть»[27].

Преодолевать подобные пограничные состояния губернатору помогала твердая вера в то, что честное и жертвенное служение России есть не только дело дворянской чести, но исполнение Божественной воли и путь спасения собственной души. К самой же смерти, по словам его сына Аркадия, Столыпин относился с религиозным смирением[28]. Однажды во время неофициальной прогулки по Саратову Петр Аркадьевич был неприятно удивлен множеством городовых, расставленных вдоль его маршрута. Тотчас вызвали полицмейстера. «Вы думаете, – выговаривал ему губернатор, – что они спасут меня? Смерть – воля Божия!»[29] Столыпин потребовал, чтобы начальник полиции не распылял и без того малый состав правоохранительных сил, а использовал прежде всего на обеспечение безопасности самих горожан.

«Каждое утро, когда я просыпаюсь и творю молитву, – говорил Петр Аркадьевич в интервью английскому журналисту Е. Диллону[30], – я смотрю на предстоящий день, как на последний в жизни, и готовлюсь выполнить все свои обязанности, уже устремляя взоры в вечность. А вечером, когда я опять возвращаюсь в свою комнату, то благодарю Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания о близости смерти, как расплата за свои убеждения. И порой я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы, наконец, удастся»[31].

Это постоянное ощущение смерти еще больше одухотворяло Столыпина, заставляло целиком отдаваться настоящему, «быть в совершенстве и в полноте всем, что он есть в данный момент»[32]. Каждый миг своей жизни саратовский губернатор старался сделать «не спадом, а вершиной волны, не поражением, а победой».

Между тем смута в губернии продолжала нарастать. Надвигались жаркие октябрьские дни. Малейшие необдуманные действия: чрезмерная уступка или неоправданная жестокость – могли спровоцировать кровопролитие и усилить революционную волну. «Напрягаю все силы моей памяти и разума, – писал Петр Аркадьевич супруге, – чтобы все сделать для удержания мятежа, охватившего всю почти губернию. Все жгут, грабят… стреляют, бросают какие-то бомбы. Крестьяне кое-где сами возмущаются и сегодня в одном селе перерезали 40 агитаторов. Приходится солдатам стрелять, хотя редко, но я должен это делать, чтобы остановить течение. Войск совсем мало. Господи помоги! В уезд не могу ехать, т. к. все нити в моих руках и выпустить их не могу…»[33]

Несмотря на колоссальное нравственное напряжение, угрозу собственной жизни и возрастающую с каждым днем ответственность за человеческие судьбы, губернатор продолжал держать твердый курс на успокоение губернии. Духовной силой к такому гражданскому мужеству все так же была молитва к Богу, укреплявшая его в самые трудные и безысходные дни[34].

Надежда на Господа не была напрасной. Дочь Петра Аркадьевича Мария Бок вспоминает: «У меня хранится любительский снимок, где видно, как папб въезжает верхом в толпу за минуту до этого бушевавшую, а теперь всю до последнего человека стоявшую на коленях. Она, эта огромная, десятитысячная толпа, опустилась на колени при первых словах, которые папб успел произнести. Был и такой случай, когда слушавшие папб бунтари потребовали священника и хоругви и тут же отслужили молебен»[35]. По ее словам, «достигал результатов отец без громких фраз, угроз и криков, а больше всего обаянием своей личности: в глазах его, во всей его фигуре ярко выражалась глубокая вера в правоту своей точки зрения, идеалов и идей, которым он служил. Красной нитью в его речах [перед крестьянами] проходила мысль: “Не в погромах дело, а в царе, без царя вы все будете нищими, а мы все будем бесправны”»[36].

Имея в своем управлении одну из самых запущенных губерний[37], Петр Столыпин смог уберечь крестьян от массовых насилий и убийств. Грабеж продолжался, имения жгли, но помещиков и местных администраторов еще не убивали. По свидетельству генерала В.В. Сахарова, приехавшего с войсками в Саратов для наведения порядка, губернатору до октября удавалось удерживать крестьян от физических расправ. И хотя с середины октября по декабрь 1905 г. ситуация в крае, как и по всей стране, значительно ухудшилась, губернатор смог удержать вверенную ему губернию от гражданской войны.

В Саратове Столыпин ощутил в своей душе особую близость Бога, именно здесь выросли у него духовные крылья к новому политическому взлету. «Слава Богу, – писал он Ольге Борисовне в начале ноября 1905 г. по поводу возможного получения портфеля министра внутренних дел, – мне никто ничего не предлагал… – И далее цитирует часть Гефсиманской молитвы Христа накануне распятия: – Да минует меня чаша сия»[38]. Завершающие слова молитвы «но не чего я хочу, а чего Ты, Господи» отсутствуют в письме, но они не могли не быть произнесены в глубине верующего сердца.