Столыпин. На пути к великой России

И хотя вторая Дума была неработоспособной, как и первая, выборы в следующую Думу дали положительный результат. Третья Дума поддержала правительство. Современники признавали: «Столыпин выдвинулся и определился в Думе. Но в то же время он в значительной степени определил собой Государственную думу. Если Государственная дума в настоящее время работает и законодательствует, то этим она, до известной степени, обязана Столыпину. Столыпин интуитивно “чувствовал” Государственную думу»[54]. Следует заметить, что досрочные роспуски законодательной палаты были обычной европейской практикой при переходе монархии к представительному строю. В той же образцовой Пруссии королевская власть дважды – в 1848 и в 1849 гг. – распускала местный ландтаг, изменяла избирательный закон, и ландтаг, избиравшийся по этому закону, просуществовал затем почти семьдесят лет (до 1918 г.). Иного бескровного пути развития народного представительства история не предложила.

Трудно себе представить, что сторонники расширения прав народного представительства, почти напрочь лишенные государственного мышления, смогли бы одни без сильной и властной монархии утвердить в стране декларируемый ими либеральный и правовой режим. У них не было ни ясной практической программы государственного строительства, ни лидера, могущего стать национальным вождем новых настроений и идей. Русские либералы и социалисты, раздробленные на враждующие и конкурирующие партии, подорвавшие свой авторитет беспочвенными нападками на боговенчанную власть, оказались не способны принять на себя ответственность за судьбу страны. Их призрачные идеи, вызвавшие революцию, наделившие ее участников сознанием праведности грабежа и убийств, оказались не способны к ее обузданию и приостановке. Революцию остановил Столыпин. Революция «была побеждена Столыпиным, – писал проницательный наблюдатель происходящих тогда событий философ В.В. Розанов, – не столько (…) силою, сколько тем, что он вынес ее к свету и доказал, что эта пресловутая революция, поднятая будто бы на благо народа, сводится лишь к убийству и грабежу»[55]. «Революция, – отмечал философ, – при нем стала одолеваться морально , и одолеваться во мнении и сознании всего общества, массы его, вне “партий”. И достигнуто было это не искусством его, а тем, что он был вполне порядочный человек. (…) Вся революция (…) стояла и стоит на одном главном корне, который, может, и мифичен, но в этот миф все веровали: что в России нет и не может быть честного правительства; что правительство есть клика подобравшихся друг к другу господ, которая обирает и разоряет общество в личных интересах. (…) Как только появился человек без “сплетни” и “шепота”… не заподозренный и не грязный, человек явно не личного, а государственного и народного интереса (курсив автора. – Д.С. ), так “нервный клубок”, который подпирал к горлу, душил и заставлял хрипеть массив русских людей, материк русских людей, – опал, ослаб»[56].

Не только Розанов, но и многие другие современники Столыпина признавали в нем эту нравственную мощь и силу. «Столыпин, – писал хорошо знавший его общественный деятель Н.Н. Львов, – сохранил в душе своей живое чувство любви к России, неразрывно сочетавшееся с чувством преданности своему государю. В нем была большая сила и не сила кулака, но моральная сила духа»[57].

Свою непоколебимую веру в конечную победу добра и справедливости Столыпин черпал в православии. Бог для Петра Аркадьевича – это не отстраненный наблюдатель, а Творец истории, ее Промыслитель и Хранитель. Его участие в судьбе страны происходит незаметно, идет изнутри самого человеческого сердца, ибо «Царствие Божие внутрь вас есть», – говорит Христос (Лк., 17, 21). Чем больше людей через борьбу с грехом открывают свой внутренний мир Богу, тем больше становится на русской земле проводников и сотворцов Его божественной воли. Историю делают конкретные люди, а не внешние обстоятельства, и какие души у этих людей, такими будут их дела и свершения. Столыпин верил в непреложность этого духовного закона и старался сам действовать в соответствии с ним.