Столыпин

Старое и новое. Одно – отмирает, другое – отбрасывает привычное, родное, вечное и вырастает… Старятся родители, взрослеют дети. Петр Аркадьевич и Ольга Борисовна читают по вечерам вслух романы Толстого «Воскресение», «Анну Каренину», исторические романы Валишевского, а дочерям – Жюля Верна, стихи Пушкина, Лермонтова. Они еще молоды, полны сил, впереди – целая жизнь. Наверное, они счастливы.

Возможно, Столыпин так бы и прожил долгие годы, служа своему делу и воспитывая детей, если бы не изменения в глубине всей российской жизни.

Чтобы понять ее, перечитаем несколько страниц описаний деятельности русского сельского хозяина-дворянина Константина Левина.

«За чаем Левин узнал всю историю старикова хозяйства. Старик снял десять лет тому назад у помещика сто двадцать десятин, а в прошлом году купил их и снимал еще триста у соседнего помещика. Малую часть земли, самую плохую, он раздавал внаймы, а десятин сорок в поле пахал сам своею семьею и двумя наемными рабочими. Старик жаловался, что дело шло плохо. Но Левин понимал, что он жаловался только из приличия, а что хозяйство его процветало. Если бы было плохо, он не купил бы по ста пяти рублей землю, не женил бы трех сыновей и племянника, не построился бы два раза после пожаров, и все лучше и лучше. Несмотря на жалобы старика, видно было, что он справедливо горд своим благосостоянием, горд своими сыновьями, племянниками, невестками, лошадьми, коровами и в особенности тем, что держится все это хозяйство. Из разговора со стариком Левин узнал, что он был и не прочь от нововведений. Он сеял много картофелю, и картофель его, который Левин видел, подъезжая, уже отцветал и завязывался, тогда как у Левина только зацветал. Он пахал под картофель плугою, как он называл плуг, взятый у помещика. Он сеял пшеницу. Маленькая подробность о том, что, пропалывая рожь, старик прополонною рожью кормил лошадей, особенно поразила Левина. Сколько раз Левин, видя этот пропадающий прекрасный корм, хотел собирать его, но всегда это оказывалось невозможным. У мужика же это делалось, и он не мог нахвалиться этим кормом».

Вот так, дорогой читатель, мог смотреть на жизнь не только Лев Толстой, но и Петр Столыпин. Результат свободного крестьянского труда поражал. Невольно появлялась мысль: а что, если все мужики выйдут из общины, станут независимыми?

Крестьянская община? Великая русская народная крепость, которая спасла страну от всех завоевателей, которая непоколебимо держала крестьянский мир как самоуправляющуюся и самообеспечивавшуюся систему и которая регулярными уравнительными земельными переделами, следя за справедливостью, не позволяла никакому отдельному хозяину возвыситься над остальными, эта крепость была одновременно силой и тормозом России. За общину стояли и либералы, и консерваторы. Они видели в ней каждый свое: опору социалистических идей, хранительницу традиций.

Мужик из «Анны Карениной», правда, уже не вписывается в споры об общине. Он сам по себе, он свободен. Но таких – единицы, а большинство подчинено миру. О твердости, даже жестокости по отношению к инакомыслящим крестьянского мира написано много. Другим он и не мог быть, если вспомнить историю. «Крестьяне чрезвычайно косны…» «Зависть, недоверие друг к другу, подкапывание одного под другого, унижение слабого перед сильным, высокомерие сильного, поклонение богатству – все это сильно развито в крестьянской среде. Кулаческие идеалы царят в ней, каждый гордится быть щукой и стремится пожирать карася. Каждый крестьянин, если обстоятельства тому благоприятствуют, будет самым отличнейшим образом эксплуатировать всякого другого, все равно – крестьянина или барина, будет выжимать из него сок, эксплуатировать его нужду». Это свидетельство принадлежит А. Н. Энгельгардту, автору известных писем «Из деревни». Сомневаться в точности его оценки вряд ли можно. Продолжим цитату и увидим, как делается рельефнее портрет мужика. «Все это, однако, не мешает крестьянину быть чрезвычайно добрым, терпеливым, по-своему необыкновенно гуманным, своеобразно, истинно гуманным, как редко бывает гуманен человек интеллигентного класса. Вследствие этого интеллигентному и бывает так трудно сойтись с мужиком. Посмотрите, как гуманно относится мужик к ребенку, к идиоту, к сумасшедшему, к иноверцу, к пленному, к нищему, к преступнику – от тюрьмы да от сумы не отказывайся, – вообще ко всякому несчастному человеку. Но при всем том нажать кого при случае – нажмет. Если скот из соседней деревни, в которой нет общности в выгонах, будет взят крестьянами в потраве, то они его не отдадут даром. Если крестьяне поймают в своем лесу порубщика, то вздуют его так, что он и детям своим закажет ходить в этот лес – потому-то в крестьянском лесу не бывает порубок, хотя там нет сторожей и полесовщиков. Как бьют воров и конокрадов – всем известно…»