Столыпинский проект. Почему не состоялась русская Вандея

Никакой частной собственности — помещичьей или крестьянской, никакого хуторского или отрубного хозяйствования, никакой продажи земли — она видеть не желала. Все угодья находятся в распоряжении общин, которые устанавливают уравнительное землепользование в соответствии с размером семьи, с числом работников в ней. Таким образом, вся земля в этой обетованной стране принадлежит крестьянам и обрабатывается силами семьи без использования наемных работников.

Характерна терминология, которая применяется в этих документах для определения экономических и политических отношений. Если земля в рамках общины делится «по равнению», по справедливости, ведь она «божья» (это повторяется многократно), то применительно к государственной политике, осуществляемой парламентской монархией, используется слово «сострадание». Таков должен быть главный принцип этой политики. Предусматриваются равенство всех перед законом, свобода слова и собраний, выборность чиновников, равное право голоса для женщин, что, по мнению крестьян, «может помочь бороться с пьянством». Заявленному идеалу общества, настоянному на библейских аллюзиях, соответствует отмена смертной казни, обличение пьянства и признание еврейских погромов «постыдными и грешными».

Интересно, кого участники съездов Всероссийского крестьянского союза воспринимают в качестве враждебных сил, препятствующих осуществлению их мечты. Прежде всего это чиновники, по определению манифеста Союза, «народу вредные». Затем помещики, кулаки-мироеды, эксплуатирующие соседей, и черносотенцы, вместе с местной полицией терроризирующие крестьян.

Вот такая страна-утопия вставала в крестьянском целеполагании на фоне революционных страстей, которые была призвана успокоить столыпинская реформа с ее ориентацией на сильных, эгоистичных, успешных сельских предпринимателей. Но ни той, ни другой общественной модели не суждено было реализоваться.

XII. Жизненное пространство

События, происходившие в российских селах в первые десятилетия прошлого века, при всей их локальности тем не менее отражают истоки революционных процессов, сотрясавших российскую жизнь все столетие. Шел бурный рост населения, сокращавший крестьянский надел, обострявший мечту о земле, на пути реализации которой стоял, как представлялось крестьянину, помещик с его земельными угодьями. В сущности это была мечта о жизненном пространстве, том самом lebensraum, которое служило для немцев оправданием их завоевательных планов во Вторую мировую.

Тема пространства всегда присутствовала в российской истории. В XV–XVI веках смерд арендовал землю у боярина или дворянина, которым ее давали за военную службу. Служба была перманентной, так как государство постоянно воевало, то обороняясь от кочевников, то завоевывая новые земли. Если крестьянину было невмоготу от неурожая или произвола помещика, он уходил к другому землевладельцу или бежал на новые завоеванные государством территории и начинал все сначала. Во всяком случае, выбор у него был. Крепостное право лишило его свободы выбора. Собственно, для этого оно и вводилось, а когда его отменили, мужик уже не чувствовал себя вольным искателем лучшей жизни, каким был его пращур. На выкупные платежи за предоставленную землю, на непосильные подати, на сокращение надела вследствие демографического взрыва (рожали-то тогда, сколько могли) он отвечал глухим недовольством, в конце концов, перераставшим в ярость, направленную не против царя и верхней власти, которая была далеко, а против помещика. Община с ее «социальным страхованием», помочами и заботой о сирых и убогих помогала переносить эту ярость, как при крепостном праве она помогала переносить гнет помещика.

Но большинству «слабых» она помогала, а меньшинство «сильных» подавляла, сковывала их инициативу, мучила чересполосицей, раздражала едиными установлениями в хозяйственном обиходе. Все-то ведь делалось по решению схода или старосты. «Раньше, Боже упаси, выйти в поле без разрешения старосты, — вспоминает старожил Лоха. — Боялись». Постановление схода воспринималось как закон. Решили пахать, значит, всем начинать пахать, сеять — всем сеять, убирать — так всем. Хутор или отруб давал свободу и требовал личной, а не коллективной ответственности. Но авторы реформы понимали, как трудно ее осуществлять в условиях малоземелья. И потому немаловажным слагаемым столыпинского проекта была программа переселения крестьян с тесных земель Центральной России на просторы Сибири и Средней Азии.