Стон березы (сборник)

— Володя, о чем ты говоришь? Да этим афганцам до социализма, как до луны пешком. Я недавно был в одном кишлаке, местные коммунисты решили землю крестьянам отдать, а они не берут, говорят, мол, без разрешения хозяина землю нельзя брать. Здесь свои обычаи и традиции, это не наш семнадцатый год, где мужик барина на вилы поднял и будь здоров. Вот посмотришь, уйдем мы, тут между ними произойдет страшная резня, и они этого ждут не дождутся. Мы для них…

Он, не договорив, замолчал, так как вошел начальник особого отдела подполковник Тарасов Войдя, тот ехидно посмотрел на Умара.

— Что, товарищ полковник, не успели должность принять, а уже крамольные речи завели?

На лице Умара задвигались скулы, в глазах сверкнули искорки гнева. Русин моментально перехватил его выпад.

— Василий Егорович, прошу к столу.

Не дожидаясь, когда тот сядет, быстро налил водки и протянул ему стакан. Тарасов колебался, но Русин настойчиво предлагал ему выпить. Подполковник, не устояв, взял стакан и медленно стал пить. Он пил маленькими глотками, как пьют обычно вино или воду.

Русин мельком взглянул на Умара. У того на лице было такое выражение, словно он готов был кинуться и разорвать на куски этого особиста. Русин понимал, что конфликт с подполковником чреват последствиями, тот не подчинялся ему и все, что происходило в его бригаде, докладывал по инстанции своему начальнику. Особист через своих агентов, которые были в каждом подразделении бригады, знал больше его, что происходило среди личного состава. В душе Русин недолюбливал ею, хотя понимал, что это его работа.

С приходом особиста разговор потерял свою естественность. Выпив еще пару стаканов, особист, покачиваясь, встал, подошел к Кархмазову, обнял.

— Я тебя люблю, но лишнего не болтай.

Когда он вышел, Умар зло бросил:

— В гробу и в белых тапочках видел я твою любовь. Контра, подслушал наш разговор. Вот посмотришь, Володя, заложит нас.

Владимир громко захохотал. Умар хмуро посмотрел на него.

— А честно признайся, струсил? — прекратив смеяться, спросил Русин.

— А ты думаешь, нет? Да если он брякнет наверх, Героя мне не видать, как своих собственных ушей. Честно говоря, мне это надоело. Всего боимся. Думаем одно, говорим другое, шепотом режем правду-матку, а вслух сказать боимся. Скажешь — партбилет на стол, а без партбилета куда? Мне кажется, что мы шахматные пешки и нами манипулируют, как хотят. В Союзе делаются большие дела, а мы оторваны от жизни, только и умеем щелкать каблуками перед старшими командирами… На днях меня вызвал командир дивизии, захожу к нему, а он по телефону с кем-то разговаривает. Раздраженный, матерится… Закончив разговор, минуты две тупо смотрел на меня, а потом махнул рукой, говорит, мне некогда сегодня с тобой разговаривать, придешь завтра. Два часа ехал к нему, час простоял возле его кабинета, а он на меня рукой махнул! Порой мне кажется, что я жизнь свою прожигаю впустую.

— Я с тобой не согласен. Мы выполняем свой долг…

— Володя, это высокие слова.

— Нет, Умар, это не высокие слова. Я говорю не о долге в интернациональном плане, это дело политиков, а о простом долге перед солдатскими матерями. Мы с тобой должны так сделать, чтобы меньше цинковых гробов отправлялось в Союз. Как начальник штаба ты должен это понять и сделать все, чтобы потери были минимальные, а еще лучше, чтобы их вообще не было. Сегодня первый батальон на задании, душа болит, боюсь, без крови не обойтись.

Просидев до поздней ночи, они легли спать. Полежав немного, Русин потянулся к телефонному аппарату, который стоял рядом на тумбочке. В трубке раздался голос: «Оперативный дежурный майор Коробов слушает».

— Полковник Русин, — тихо, чтобы не разбудить Умара, произнес он. — Что слышно про первый батальон?

— Пока тихо, товарищ полковник.

Русин положил трубку, откинулся на подушку. Первый батальон выполнял задание по захвату каравана с оружием, который шел из Пакистана. Он долго не мог заснуть, все больше и больше его охватывала тревога за батальон. Под утро, когда он задремал, раздался резкий телефонный звонок. Оперативный дежурный доложил, что вернулся первый батальон, он попал в засаду и понес большие потери.

— Много убитых? — спросил Русин.

В телефоне было тихо, чувствовалось, что дежурный в замешательстве, он словно обдумывал, докладывать или нет.

— Я жду, — резко напомнил Русин.

— Тридцать пять убитых и сорок раненых, товарищ полковник. Погиб командир батальона подполковник Смирнов.

Бросив трубку на телефонный аппарат, Русин сел на кровать, обхватив голову руками, застонал.

— Есть убитые? — вставая, спросил Умар.

— Да, — глухо ответил он.

Подходя к расположению первого батальона, они увидели, как солдаты из боевых машин вытаскивали тела убитых и раненых. Русин остановился возле мертвых солдат, ровными рядами положенных на пыльной земле. Он тупо смотрел на них. О чем думал полковник? Наверное, о том, что мать, увидев цинковый гроб, как подрубленная береза, упадет на землю возле своего сына.