Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Астахов достал свои бумаги и, полистав, что-то пометил на страницах своей амбарно-квартирной энциклопедии.

— Ну… давай. Готовь бумаги, протокол от части там. Сам знаешь, и давай их на ЖБК дивизии подавай. Рассмотрим.

Я протянул уже готовый протокол.

— Вот! Уже сделал.

Астахов взял мои бумажки. Посмотрел… Почесал за ухом.

— Ты ведь из экипажа Косицина? Ну да. Давай! Сам их на ближайшем заседании подам. Так что готовься, лейтенант, к заселению! Иди, иди.

И я счастливый и довольный собой, жизнью и Военно-морским флотом, выскочив из штаба, прямиком помчался в хозяйственный магазин покупать замок. Поставить свой замок меня надоумил более опытный Палехин, уверив, что если протокол пройдет в дивизии, в чем я уже не сомневался, то квартира, считай, моя.

Вечером мы с Сашкой взломали квартиру. Она оказалась девственно пустой, и, судя по слою пыли, уже не первую неделю. Квартирка оказалась и правда чистенькой, теплой, без следов парения. Вся фановая система была в абсолютном порядке, и даже нигде не протекала, а из кранов вода текла с отличным напором, ничем не напоминая квартиру Бронзиса, где я проживал в настоящий момент.

— Офигенная хата! — подвел итог Палехин.

Он прошелся по комнате, попрыгал по полу.

— Все путем, и даже пол не гнилой. Мне такую никогда не получить.

Это была сущая правда. Шура был неженатым, а потому попытки получить комнатушку даже в старом фонде прекратил еще полгода назад. Хотя, по правде говоря, ему просто было лень этим заниматься, а потому он вечно ворчал, жаловался на судьбу, в то же время довольно комфортно перекочевывая из квартиры одного друга к другому. Замок мы ударно вставили в дверь и тоже воткнули в замочную скважину записку с предостережениями и даже с номером протокола.

А потом понеслись «боевые» будни. Я через день вставал «под ремень» в гарнизонной комендатуре поселка Оленья губа, попутно совершенствуясь в изучении матчасти корабля на табуретке в казарме. В квартиру мне удавалось вырваться нечасто большей частью по выходным, и там я особо не усердствовал. Во-первых, мой протокол все еще не был подписан и, по словам Астахова, пока не был рассмотрен по причине перевода экипажа из 13-й в Краснознаменную 31-ю дивизию. И, по его же уверениям, как только будет директива, все сразу и уладится. А во-вторых, у меня просто не было времени, да и сил. Поэтому моя деятельность в квартире ограничилась только тем, что я добросовестно ободрал старые обои, отдраил ванну и гальюн, ну и вымыл окна, завесив их разовыми простынями.

А через месяц нас взяли и срочненько, как всегда и бывает на флоте, перебросили в славный поморский город Северодвинск, сменить наш первый экипаж на время отпуска. Так я и уехал в Северный Париж, не дождавшись утверждения своего протокола. Жизнь и служба в заводском городе настолько отличалась от всей предыдущей жизни, что сначала о проблеме жилища я просто позабыл, а потом, когда немного пришел в себя, понял, что все равно ничем на процесс, происходящий в далеком Гаджиеве, повлиять не смогу. На этом я как-то и успокоился и уже с чистой совестью продолжал вкушать прелести поморской жизни. Так пролетело почти пять месяцев. За это время у меня успел родиться сын, и я слетал в Севастополь, меня наградили первой в жизни юбилейной медалью, обмытой в Примусе, я побывал в Андерме и узнал, что такое мороз 48 градусов, а ты в одной шинели. И вот когда до отъезда в родное Гаджиево оставалось всего пару недель, оттуда вернулся засланный ранее по каким-то служебным делам помощник командира, и между делом на докладе сказал, что лейтенанту Белову стоит пораньше убыть в базу, а то у него там какие-то проблемы с квартирой возникли. И, что самое фантастическое, старпом Пал Петрович, а попросту Пал Пет, а иногда даже и Пол Пот, к тому времени заменивший командира, отозванного в базу, самолично дал добро отправить меня в Гаджиево на неделю раньше, чтобы я потом не доставал его глупыми просьбами в пункте постоянного базирования.