Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Для несведущих людей поясню. Чтобы выйти на борт из ограждения рубки, необходимо миновать тяжелую металлическую переборку, которую в море задраивают кремальерами, а в базе закрепляют в открытом виде специальной защелкой. Именно закрепляют, потому что любой выходящий из корабля берется за скобу на этой переборке и удерживает свое тело, протискиваясь наружу. Вот так и я, выползая на свет божий, перехватил скобу одной рукой и вдруг понял, что переборка не закреплена. В одну секунду тяжеленная дверь, под весом моего тела описав дугу, отделилась от ограждения рубки, заодно впечатав одной из рукояток кремальер точнехонько мне между глаз. От силы удара и боли рука разжалась, портфель из другой руки полетел назад в ограждение рубки, а я сам, перекувыркнувшись, распластался на покатом борту своего корабля и начал медленно сползать в воду. Мои нечеловеческие попытки зацепиться за прорезиненный борт ничего не дали, и я как был — в шапке, шинели и перчатках, а проще, в форме одежды номер пять, погрузился в студеные воды губы Сайда Кольского залива. К несчастью, на пирсе стоял только наш корабль, да и тот правым бортом к пирсу. А выход из ограждения рубки — на левом. Так что, принимая во внимание еще и парение залива, увидеть со стороны меня никто не мог. Единственная призрачная надежда оставалась на верхнего вахтенного, бродящего по пирсу. Но чтобы он услышал мой голос, надо было как минимум выгрести к носу корабля.

Вода оказалась не холодной, а обожгла словно кипяток. На миг я погрузился с головой. Мама родная, ощущения — словами не передать! Тело мгновенно словно сжала неимоверная сила и сразу же отпустила, оставив после себя ощущение медленно подступающего паралича. Не поверите, но перед глазами, как в детском калейдоскопе, промелькнула вся предыдущая жизнь, от пеленок до последних дней. Я никогда не думал, что такое вообще возможно. Это необъяснимо, и наверное, наш мозг реагирует на опасность независимо от наших желаний и мыслей. Стало ясно, что очень хочется жить. Долго и счастливо. Или бедно и плохо. Но жить! До веревочного трапа в носу было метров пятнадцать, и я, стряхнув подступающую слабость, оттолкнулся изо всех сил и поплыл. Брассом! Как есть, не снимая перчаток и не скидывая тяжеленную шинель. Не знаю, за какое время я преодолел эти злополучные метры, но они отняли у меня остатки сил, которых хватило только на то, чтобы закинуть одну ногу на ступень трапа и намертво в него вцепиться. Ног и рук я уже в принципе не чувствовал, хотя они меня еще слушались. Сил выползти наверх уже не было. Как можно крепче ухватившись за веревки, я напряг до предела голосовые связки и принялся кричать.

— Верхний! Верхний! Поднимись на борт в нос! Верхний. Я за бортом!

Как оказалось потом, верхний вахтенный, укутанный по нос в тулуп, бродил в районе кормы корабля, и при всем желании услышать меня не мог. А я продолжал надрывать глотку, зовя на помощь. Долго ли, коротко ли, но постепенно вахтенный перемещался в нос, когда вдруг до него непонятно откуда донесся голос. Еще минут пять верхний не мог понять, откуда кричат. На мостике никого нет, на пирсе, кроме него, — тоже. В итоге, когда у матроса хватило ума взойти на борт, его глазам предстал скорчившийся и полупогруженный в воду каплей, еле висящий на трапе с другого борта. На мгновенье вахтенный остолбенел, а затем, рванув к «Каштану», заголосил в центральный пост:

— Центральный!!! Аварийная тревога! Человек за бортом!

И не дожидаясь ответа, бросился ко мне и протянул приклад автомата.

— Хватайте, тащ! Хватайте!

Но сил на такой геройский поступок у меня уже не было. Только и смог, что прошепелявить:

— Не могу, зови кого-нибудь еще.

В «Каштане» зазвенел сигнал тревоги, и спустя несколько секунд из рубки уже выпрыгнули двое мичманов в одном только РБ, даже без ватников.

— Ох, ни х… себе! Борисыч, как тебя угораздило-то?..

Рассказывать историю моего падения в этот момент мне как-то не очень хотелось, и я ответил коротко и просто:

— Брось п…ь, вытаскивайте вместе с трапом. Сам не смогу.

Ребята дружно схватились и вытащили меня наверх. К моему несказанному восторгу, я умудрился сам встать и даже сделать пару шагов.

— Борисыч, давай вниз! К доктору! Сам сможешь?

Обнадеженный тем, что ноги меня слушаются, я кивнул:

— Да!

И со всей возможной скоростью почапал в надстройку к верхнему рубочному люку, оставляя за собой след, как за тротуаромоечной машиной. Трап вниз к центральному посту я тоже преодолел сам, обильно орошая все вокруг выливающейся из одежды водой. У входа в центральный пост меня уже ждали старпом и веселенький доктор Серега.

— Паша? Ты как? Что надо?

Терентьич очень волновался, да оно и понятно, стоило сказать, что он меня отпускал, и приличная свеча в общеизвестное отверстие молодому старпому была обеспечена.

— Тереньтич, все нормально, ты ни при чем. Холодно.

— Паша, быстро в амбулаторию! Сережа, забеги ко мне, возьми поллитра шила, разотрите его!

Меня и вправду начало трясти от жгучего холода во всем теле.

— Терентьич, пол-литра на тело и пол-литра вовнутрь!