На пульте повисла напряженная тишина. Я уже догадался, о чем идет речь. Догадался и Поликарпыч, но, судя по выражению лица, был этим не очень доволен. Догадался и Михаил Игоревич, хмыкнувший и тотчас спрятавший улыбку в усы. Комдив раз остолбенело хлопал глазами, а с «Камы» доносилось тяжелое дыхание мичмана Мотора, всеми силами старавшегося не уснуть.
«Ботаник» несколько секунд с надменным видом разглядывал улыбающегося от уха до уха Башмака и потом медленно, с учительскими интонациями в голосе начал вещать:
— Товарищ капитан 3 ранга, ядерный взрыв реактора физически невозможен. Максимум — расплавление активной зоны. Это знает каждый студент. И это технически и конструктивно предусмотрено и.
Башмак неожиданно заржал во весь голос.
— Эх, товарищ инспектор. Извините, товарищ кавторанг.
Повернувшись к прибору СУЗ, он быстро снял нижнюю крышку, под которой находился клеммный блок. Потом вытащил из кармана металлическую скрепку и выпрямил ее.
— Смотрите, товарищ кавторанг! Я кидаю вот на эти клеммы перемычку. Видите?
Немного ошалевший от того, что его очень невежливо перебили и сунули носом в какие-то непонятные электрические схемы, «ботаник» недоуменно буркнул:
— Ну и что?
— А ничего. Просто сейчас я снял блокировку подъема КР без взвода стержней АЗ. Понятно?
«Ботаник» по инерции кивнул.
— Ну.
— Ну-ну… физики-теоретики. Ну загоняю их наверх, и АР туда же.
«Ботаник» никак не мог врубиться в то, что ему говорят. Наверное, сам смысл того, что возможно в данном случае, он понимал, но в его не отягощенную практикой голову никак не могло вместиться то, что такое можно сделать так запросто, даже не поднимая задницу из кресла.
— А потом, когда и КР, и АР уже на верхних концевиках, просто взвожу стержни АЗ.
«Ботаник» Володя, повернув голову к соратнику по инспекции, прошептал:
— Михаил Игоревич, это же.
Тот недобро улыбнулся и похлопал его по плечу.
— Да, Володя, именно это. Мгновенное вскипание активной зоны.
«Ботаник» обреченно обвел взглядом присутствующих и почему-то остановил его на мне.
— Именно так, товарищ капитан 2 ранга, тепловой взрыв. И наши имена узнает вся страна.
Я подвел таким образом окончательный итог, после чего Башмак уже по-простецки похлопал все еще пребывающего в состоянии легкого нокаута «ботаника» по плечу и пообещал тому, что если он будет вести себя хорошо, он ему еще пару интересных штучек покажет.
Надо отдать должное береговому «ботанику», который довольно быстро совладал с собой и даже признал победу практика Башмака над собой, теоретиком, но не в части знаний, а в части того, как быстро и легко при помощи какой-то скрепки можно нарушить вообще все, что придумывали светлые умы много лет подряд. Ему просто в голову не приходил такой босяцкий подход к ядерной энергии. Поликарпыч в процессе обмена знаниями чуть не поседел, но потом немного отошел, и пока инспекторы пачкали наши журналы своими замечаниями, даже рассказал, что мы оба уже практически пенсионеры и, мол, на наш «бред» внимания обращать не стоит. На это наши проверяющие дипломатично и, самое главное, синхронно ответили, что это в корне неверно и надо учить всех офицеров, пока вот такие опытные операторы не ушли в запас, правда, не тому, что тут происходило, а насущной, каждодневной работе с установкой.
Проверка закончилась для корабля стандартно. Оценка «удовлетворительно», проверка устранения замечаний возложена на флагманских специалистов дивизии и флотилии. Вечером мы с Поликарпычем уединились у него в каюте, где он сначала выдал по полной программе Башмаку и мне заодно за сегодняшний концерт на пульте, а потом размяк, разлил пол-литра шила и после первой рюмки, хрустнув штатным «нежинским» огурчиком, как-то проникновенно сказал, рассматривая дно рюмки:
— А знаете, мужики, у этого физика-теоретика в глазах ведь просто Хиросима расцветала.
Доклад
Ум хорошо, два лучше, ну и зови одного-то, а то накличут целую сотню, кричат, шумят, говорят вздор, потом закусят и разойдутся, позабыв, зачем приходили. Для военных советоваться — раз навсегда болтовня!