Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

На берегу пришлось сложнее. Сложившаяся на этот момент времени крепкая привычка финансовых органов не платить по своим счетам и изворачиваться всеми возможными способами от этой неприятной процедуры вынудила нас пойти на лобовое столкновение с командованием дивизии. Дело в том, что перед увольнением в запас офицер просто обязан отгулять полный отпуск плюс все, недогулянное по каким-то причинам. А ведь за все это надо платить! Цветными, хрустящими бумажками с изображением Кремля. И, судя по всему, кадровики «Арбатского военного округа» подсчитали предстоящие убытки из «своего» кармана, прослезились и доложили куда надо. Эти самые, кому доложили, пришли в ужас. А на что дачи достраивать?! Детишек за границей обучать?! Мерседесы покупать? Жить-то в конце концов на что? На свою «нищенскую» генеральскую зарплату?! Оно, кстати, и верно. Моя последняя зарплата на Севере была за счет надбавок и выслуг примерно равна жалованью среднеполосного командира дивизии. И вот тогда самый лучший министр обороны всех времен и народов издал очередную директиву, полностью игнорирующую остальные законы Российской Федерации. Отпускать увольняемых в запас офицеров в отпуск только на 24 дня и не более. Точнее, там была более хитрая формулировка, по которой больше и не получалось. А по нашим самым скромным подсчетам выходило минимум суток по девяносто. Разница чувствуется? Наш командир абсурдность этого приказа понимал прекрасно, но над ним сидел командир дивизии, а над ним. И ведь всем строго-настрого приказали резать отпуска по-живому. Собрал нас наш командир и говорит: вот что, ребята, я вам отпуск рассчитаю, как мне приказали, а вы на меня в военный суд подавайте. Не обижусь. Другого ничего предложить не могу. А так военный суд меня обяжет, и никакой командир дивизии мне уже не указ. А наш командир дивизии, свежеиспеченный адмирал, был самым настоящим военачальником новой формации. Опытный моряк (одно самостоятельное автономное плавание), вежлив (самые ласковые слова — «урод» и «мудак»), образован (уверенно всем объяснял, что слова «комплектация» и «консумация» — синонимы) и главное — воспитан (с женщинами матерился только через раз). Так вот, наш благородный адмирал каждый, даже самый идиотский, приказ сверху воспринимал как откровение Всевышнего и рубил всех и вся вокруг за малейшие отклонения от воли «верхних» товарищей. Оно, может, и достаточно, чтобы в их глазах выглядеть образцовым военным, но совершенно невозможно этим заслужить уважение подчиненных. Да это уважение ему и не нужно было. Нашему адмиралу хотелось побольше звезд на плечи и прочих других военных благ в самый короткий срок. Он и ездил по нам, как на тракторе, не щадя ничьих заслуг, званий и нервов.

Зная, кто такой наш адмиралище, совет командира мы поняли правильно, и уже на следующий день делегацией отправились в военный суд гарнизона на прием к судье. В успехе мы были уверены. Прецеденты были, даже много, а ко всему прочему на этот момент военные суды вывели из подчинения Министерства обороны и переподчинили, кажется, Министерству юстиции. Коллектив военного судейства давно тяготился внутриведомственной покорностью строевых начальников, и тут, на тебе, подарок! Ни командующий флотилией, ни флотом, ни сам министр обороны тебе не указ! Следи за выполнением законов — и все! На этой волне боевой дух военного судейства ненадолго возрос, они перестали бояться и начали вступать в серьезные споры с самыми высокими начальниками. На эту волну мы и попали. Судья, «черный» полковник, с «добрым» адвокатским взглядом, внимательно оглядев ввалившуюся к нему толпу старших офицеров, мягко спросил:

— Вы, товарищи офицеры, все по одному вопросу?

Мы утвердительно закивали.

— Тогда шагом марш все за дверь, и в кабинет поодиночке. Массовые жалобы у нас запрещены.

Вышли в коридор. Первым пошел командир БЧ-7 «майор» Капоненко. Через десять минут он с несколько разочарованным лицом вышел. Мы его обступили с вопросами.

— Ну что? Что он говорит?

Капоненко неопределенно скривился.

— Да мы у него не первые. Он сразу в лоб спросил: вы по поводу отпусков? Я говорю — да. Он мне: садись, вот образец, пиши заявление. Я написал. Да! Там в заявлении, ну в образце, было написано о требовании возмещения морального ущерба. Я прикинул, чем меньше напишешь — тем меньше дадут, и шарахнул на пятьдесят миллионов. Пусть срезают, хоть пару лимонов оставят.

Мы переглянулись. Решили, что пишем столько же. Очередь двинулась. Следующие задерживались меньше, чем Капоненко. Минут пять и все. Мне досталось идти последним. Захожу. Взгляд у полковника еще более задумчивый, чем сначала.

— Товарищ полковник, капитан 3 ранга Белов.

— Садись, не шуми.

Сел. Полковник молча подвинул листок бумаги и ручку.

— Пиши. Тебе твои орлы уже сказали ведь, что к чему?

Я кивнул и взялся за ручку. Полковник также молча подвинул образец.

— И не сходи с ума. По пятьдесят миллионов вам никто не даст.

Отступать от всех я не хотел.

— Товарищ полковник, это же мое дело, сколько просить?

Судья измученным взглядом посмотрел на меня, вздохнул.