Стоп-кадр

Я стал снимать вальки, вытягивать лошадей в коридор. Они вышли, но к выходу не шли. Я закричал, стукнул вальком по перегородке. Вздрогнув, присев, лошади метнулись к выходу.

Я вскочил на последнего — Орлика — и, что-то крича, погнал их к выходу. Лошади, ярко осветившись, разбежались в стороны. Я увидел вдали группу, освещённую заревом. Я подскакал к Якову Борисычу и спрыгнул, бросив поводья.

— Снято! — закричал в рупор Яков Борисыч.

Все сразу задвигались, облегчённо заговорили.

— Яков Борисыч! — оборачиваясь, крикнул один из операторов. — Огня мало было!

Я посмотрел на крышу, переводя дыхание. Огонь действительно был довольно низкий.

— Яков Борисыч! — сказал я. — Ещё раз!

Он посмотрел на меня.

— А успеем?

Яков Борисыч снова посмотрел на меня, потом поднёс рупор ко рту.

— Ещё дубль! — закричал он. — Загоняйте лошадей!

Жуков и ещё какие-то люди затащили обратно лошадей.

— Пиротехники! Больше огня!

— Е-есть!

Пиротехники, поставив лестницу, залезли на крышу, что-то разлили.

— Внимание! — закричал Яков Борисыч. — Поджигай!

Пламя было выше, чем в прошлый раз: осветило даже стоявшие в стороне пожарные машины.

Ко мне вдруг подбежал ассистент оператора.

— Побольше вдоль конюшни проскачи! — крикнул он и побежал обратно.

— Приготовились! — закричал Яков Борисыч.

«Бип!» — донеслось из тонвагена.

— Мотор!

«Би-бип!»

Снова выскочила перед камерами девушка и, крикнув: «Кадр сто, дубль два!», хлопнула в деревянную хлопушку.

— Начали! — крикнул Яков Борисыч.

Кому-то кивнув, я побежал.

Я пробежал мимо операторов, снова открыл двери и вбежал в коридор. На этот раз лошади стояли неспокойно, ржали. Дым облачками уже просачивался сверху.

Только я открывал лошадей — они выскакивали. Последний — Орлик, и я на нём.

Я поскакал вдоль конюшни.

— Снято! — глухо, как сквозь вату, услышал я наконец крик Якова Борисыча.

…Потом я видел, как снимали падение крыши: за домом затрещал трактор, потянул крышу тросом и она провалилась, поднялся столб пламени, но я уже как-то отключился.

Ночью мне снился пожар, я даже проснулся в поту. Я встал. Отца уже не было. Я походил по квартире, позавтракал.

Я вдруг вспомнил с чувством некоторого неудобства, что не вижусь с отцом третий день, настолько меня затянула работа в кино.

В этот день я в съёмках не участвовал, но Зиновий взял меня с собой на место следующей съёмки. На льду реки, у проруби, стояли уже тонваген, камерваген, лихтваген, от него чёрные кабели шли к высоким чёрным ДИГам.

Я посмотрел наверх. Антенны на доме Василия Зосимыча над обрывом по-прежнему не было. Это было естественно, так и должно было быть, но я вспомнил вдруг, как снимал у них антенну, и ещё — как вчера они просили меня приделать им антенну обратно и как после моего отказа уходили вдвоём, под ручку, маленькие, тёмные на фоне солнца, и мне стало почему-то грустно…

— А без этого — никак? — вздохнув, показал я на прорубь Зиновию.

— Опять ты за своё! Без этого, без того! — Зиновий вскипел. — Не нравится — не снимайся! Никто тебя особенно не просит!

— Почему… не просит? — спросил я.

— Потому! Еле Якова Борисыча уговорил тебя взять! Думал, хороший парень, из простой семьи! Нормально снимется, без всяких вопросов! Знал бы, что ты такой!..

— Вообще-то, я из простой семьи, но мой папа — профессор.

— Оно и видно! Вечно лезешь во всё, что тебя не касается! Твой предшественник, хочешь знать, на этом и сгорел!

— Как… сгорел?

— Так! Одно ему не нравилось, другое. Пришлось расстаться!

Я молчал.

— Из-за тебя же, кстати, — с досадой сказал Зиновий. — Из-за тебя же, кстати, он и топится!

— Кто, — удивился я, — предшественник?

— При чём тут предшественник?.. Главный герой!

— А… зачем? — испугался я.

— Ну, он с дежурства ушёл, а конюшня-то и загорелась. То есть, если бы не ты, лошади могли бы сгореть. Ну, и не может он себе этого простить, понимаешь? Что из-за него чуть было лошади не сгорели. Тем более все думают, что он это лошадей спас… Спас-то ты, а все думают, что он. Понимаешь? А ты молчишь!

— А почему я молчу? — удивился я.

— Потому что ты гордый.

— При чём тут гордость-то? — Я удивился. — А он почему не скажет, как было?

— Он тоже гордый! Не может сказать людям, что такую промашку дал!

— Ну и что? — спросил я. — Лучше не говорить, а потом — в проруби топиться?

— Ну, дело там не только в этом… там сложно всё. И тут ты ещё! Он просит тебя: «Ну признайся! Ну скажи людям, что это ты лошадей спас!» А ты молчишь! Как бы предстаёшь перед ним немым упрёком!

— А почему я молчу?.. Ах да.

— Ну и вот… там ещё всё другое, всё сложно… в общем, другого выхода у него нет!

— Как же нет! Есть наверняка!

— Да, ты уж, конечно, во всём разберёшься. Тут взрослые герои не могут разобраться…

Я, разволновавшись, быстро пошёл по реке.

Знал бы я, что мне такая роль предназначена — немого упрёка! — ещё бы подумал, может быть… тут из-за меня люди топятся, а я, видите ли, рот отказываюсь открыть! Гордый, видите ли! Да таких гордых…

Не замечая ничего вокруг, я прошёл километра полтора и чуть сам не упал в следующую прорубь — вовремя остановился!