Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2

Сам я с Ташей держу себя дружелюбно и нейтрально. Кажется, её это обижает. Я стойкий противник служебных романов. Это как в штаны пописать. Сначала тепло и приятное облегчение, а потом стыдно и дурно пахнет.

Приехав в редакцию, запираюсь в лаборатории. Когда фото доблестных ремонтников конвейера готовы и сушатся на верёвочке, я замечаю, что за окном ночь, а все столы опустели. Лишнее доказательство, что Подосинкина требовала с утра фото только чтобы спустить пар.

Женька за время моего отсутствия снова впадает в панику. Его базовый уровень ужасен, а словарный запас застрял на уровне пятого класса.

— Ейэ… — пытается прочитать он текст из учебника.

— Жендос, — говорю, — помнишь мультик про Винни-пуха.

— Ну? — недоумевает он.

— Ослика помнишь с большими ушами? Иа-Иа?

— Ну?

— «Иа» — и есть ухо.

— Надо же, — приятель чешет репу, — пять лет не мог запомнить, а тут сразу же… А глаз как?

В ответ тычу его в ответ пальцем.

— Ай! — кричит Женька, — ты дурак?!

— Зато запомнил, — говорю, — «ай» — это глаз.

Так, методом свободных ассоциаций мы продвигаемся с ним по простейшим диалогам. Дольше всего Женьке не даётся слово «enough», то есть «достаточно». Мучительно ищу созвучие.

— Если тебе «достаточно», — говорю, — значит больше «и нафиг надо».

— «Инафиг», — повторяет Женька, — «инаф».

Невозможно за одну ночь пройти курс четырёх лет. Но уверенность к приятелю возвращается. Отведав «волшебной таблетки», он сам запоминает то, что вылетало из головы из за стресса.

— Может того, — предлагает он, — тоже в розетке поковыряться? Вдруг шибанёт, и я инглиш выучу?

— Давай не будем, — говорю, — а вдруг тот, что есть забудешь? Хватит и одного «ушибленного».

Домой я возвращаюсь в половине третьего. Мне снится товарищ Комаров верхом на огромной свиноматке. «И нафиг тебе эта плёнка, Ветров, „инафиг“?..» — кричит он, а потом долго ругается по-английски.

Завтра последний экзамен. За Женьку я волнуюсь гораздо больше, чем за себя.

Глава 13

(Информация для тех, кто читает книгу «по продам»: В главе 10 произошли косметические изменения, чтобы её содержание лучше стыковалось с происходящим в этой. Изменения пока отмечены курсивом).

— Говорить надо так, словно держишь во рту горячую картошку… «Вхат… вхат из ит?» — объясняет кому-то староста Алла Кущина.

Иногда мне кажется, что «русский-школьный» диалект завезли на территорию нашей страны ещё в начале двадцатого века либо недобитые интервенты, либо прогрессивные журналисты вроде Дин Рида. С тех пор он развивался параллельно оригиналу, мало где с ним пересекаясь.

Самое забавное — это снобизм самих «иностранок», как с гордостью именуют себя школьные училки инглиша. «Настоящий англичанин тебя бы не понял…».

Где, скажите мне, Аллочка Кущина может в эти времена встретить настоящего англичанина? В гостинице «Интурист»?!

И пойдут потом туда такие бывшие отличницы и комсомолки… И встретят… «Америкен-бой… уеду с тобой…».

Кстати, если с Кущиной снять дурацкие очки, и хорошенько её расчесать… Стоп! Гоню от себя крамольные мысли. Моя личная жизнь и так, едва начав приносить удовольствие, постепенно запутывается.

Вон Лиходеева уже бросает косые взгляды. Только страх перед экзаменом мешает ей устроить разборки прямо здесь и сейчас. «Где ты шлялся, кобель?!» — сурово вопрошают ее глаза.

Подчеркнуто игнорирую. У нас тут серьёзное мероприятие как-никак, Нечего балаган устраивать на потеху публике.

Английский, между прочим, единственный предмет, который Лиходеева знает неплохо. Сейчас она стоит у стеночки в стороне от всех и что-то тихо шепчет про себя. Только губы движутся. То ли неправильные глаголы повторяет, то ли проклятья в мой адрес посылает. Не вовремя вспоминается про бабку-ведьму.

Одиночество школьной принцессы бросается в глаза. Девчонки поглядывают на нее с любопытством.

К Лидке подруливает Копчёный. По случаю экзамена, он наряжен в пиджак с галстуком. Даже лихие неформальские патлы прилично расчёсаны. Он вальяжно опирается о стену, нависая над тонкой фигуркой. Говорит что-то. Лидка шипит в ответ.

Копченый удивлён. Он привык к другому обхождению. Склонив голову, он шепчет что-то Лидке на ухо.

— Иди на хрен, дебил! — говорит Лиходеева громко и разборчиво, — и ты сам, и твои друзья-утырки! Ты хотя бы что-то полезного в своей жизни сделал, дегенерат?! Только и знаешь, что самогонку жрать и пыль колхозную штанами мести. В говне родился, в говне и сдохнешь!

Лидка отрывается от стены и, сжав пальцы в кулаки, в мёртвой тишине уходит.

— Реветь пошла, — заключает Женька. — Чего это она?

— Понятия не имею, — пожимаю плечами.

— Влюбилась, наверно, — делает он неожиданный вывод.

Бубнёж в коридоре возобновляется с новой силой. Обсуждают Лидку, Копчёного, его приятелей. Судя по взглядам, меня тоже.

Особенно не нравится мне взгляд Копчёного. В нём ненависть и ни капли разума.

— Пошли, — хлопаю Женьку по плечу.

— Что, первыми? — пугается он.