Стоп. Снято! Фотограф СССР

— В любом случае шесть лет он никуда не денется, — Молчанов хлопает ладонями. — Стемнело, ты уже не полетишь никуда сегодня. Давай по маленькой, раз такое дело…

Опытная секретарша первого секретаря, услышав бубнёж в селекторе, со вздохом вытащила из холодильника порезанный лимон, балык из красной рыбы и сыровяленую колбасу. Домой она сегодня попадёт нескоро.

Комаров, не прощаясь, сворачивает куда-то в недра здания. Фокус с чеками его выбесил. А чего он хотел? Обещал помощь, а дал десять рублей! Теперь пусть попробует отвертеться. На общественных началах я у них пахать не собираюсь.

Работа фотокора хороша тем, что у меня появляется база и оборудование, которое я могу использовать в личных целях. А ещё, это бесценные знакомства. В отсутствии соцсетей именно благодаря газете можно на других посмотреть и себя показать.

Вот только как я буду объяснять маме отказ от математической мечты? Пожалуй, что никак. Перевалю в будущем эту миссию на товарища Молчанова. Он при желании может быть убедительным.

Мы с Подосинкиной молча выходим из здания райкома и идём по скверу перед ним. После её демарша мне разговаривать с няшей не хочется. Сегодня она несла откровенную чушь, и это после того, что я для неё сделал. Пусь психует сколько влезет.

Стемнело, и на смену освещённому центру, перед нами лежат тёмные улицы. Каблучки редакторши звонко разносятся в тишине.

— Скажи, Альберт, — вдруг она разрывает тишину, — Эта девушка на фотографиях… Что ты к ней испытываешь?

— Да… ничего, — откровенно отвечаю я.

Подосинкина останавливается и смотрит мне в лицо, словно что-то выискивает в нём.

— Ну ты и мерзавец, Альберт Ветров, — она разворачивается и уходит к своему дому, решительно потряхивая кудряшками.

Глава 20

Во время бега можно думать о чем угодно. Это выгодно отличает его от многих других видов спорта. Попробуй отвлекись на боксе. «Мне надо обдумать пару идей… пойду ка я побоксирую». Любой соревновательный спорт концентрирует до предела.

А здесь наоборот. Можно отправить свою мысль в полёт, и с любопытством наблюдать, куда она направится и где приземлится. Сегодня мои мысли упрямо вьются вокруг Подосинкиной.

Не знаю, что виновато в этом больше: мой маршрут, или то, что няша-редактор вчера меня изрядно удивила.

Сегодня, на свежую голову, у меня появляется версия странного поведения комсомолки и спортсменки. А вчера я только похлопал глазами ей вслед, пробормотал что-то вроде «дура-баба», и пошел спать.

В ревность со стороны Подосинкиной я не верю. Я ей не ровня. Марина — девушка столичная, с претензиями и амбициями. Влюбляться в простого выпускника, даже спасшего её от партийного порицания и пьяного хулигана, она не будет. А ревность, как ни крути, предполагает некие чувства.

Романтичной натуре редакторши польстило моё «рыцарское» поведение. Может, уже представила себе, как я буду томиться от восторга по отношению к ней, а она небрежно и с лёгкой досадой отвергать мои ухаживания. Еще и вздыхать сочувственно «бедный мальчик, как жаль, что он так молод».

Не исключено, что роль «пажа при королеве» настолько понравилась няше, что она сама предложила мою кандидатуру в качестве редакционного фотографа.

Фото с другой девушкой, тем более красивой, стали для редакторши холодным душем. Словно её с пьедестала сбросили, да ещё и похихикали. А то, что всё это происходило исключительно в её белокурой голове не имеет никакого значения.

На лужайке возле дома Подосинкиной не оказывается. Мне наплевать, а вот Николай расстраивается. Он третий день топает своими ножищами рядом со мной, хотя до сих пор мы не обменялись и словом.

— Небось на работе уже, — говорю в пространство, — дел сегодня привалило.

Николай молчит. Червячок любопытсва точит его. Мы бежим рядом в одном ритме, даже дышим в такт.

— С чего ты взял? — не выдерживает милиционер.

— Так работаю я с ней вместе, — дружелюбно улыбаюсь.

— Работаешь?! — удивляется Николай.

— Откуда, по твоему мы знакомы? — перехожу на «ты».

Это в форме он «при исполнении», а тут мы оба в кроссовках, а значит равны.

— Старовата она, чтобы быть моей одноклассницей, — ухмыляюсь.

Да, это мелкая месть, зато какая приятная.

— А кем работаешь? — спрашивает младший лейтенант.

— Стажёр, пока, — объясняю, — а так, фотограф. Хочешь, про тебя фоторепортаж сниму?

— Не надо, — смущается Николай. — Да и не о чем…

— Как это не о чем?! — говорю, — «Наш советский постовой, он ведь тот же часовой!»

Спохватываюсь, уже когда слова вылетели изо рта. Язык мой — враг мой! Но младлей Степанов подвоха не чует.

— Я же правда после армейки, и сразу сюда! — говорит, — хотел в уголовный розыск, как майор Томин из «Знатоков», но там академию надо заканчивать. А в постовые сразу взяли.

— А где служил? — уточняю.

— В ВДВ, — гордо говорит Николай.

— Кирпичи лбом ломал?! — восхищаюсь я.

Николай хмурит брови, но на лице у меня чистое мальчишеское восхищение.

— Лбом не ломал, — отвечает, — кулаком да. Об лоб бутылки бил.

— Ты не знаешь, где у нас в Берёзове побоксировать можно? — задаю вопрос, ради которого и затевал весь разговор.