Стопроцентная блондинка

– Ты чего это с молотком бегаешь? – изумился Здоровякин. Он с подозрением оглядывал жену. Та разрумянилась, волосы растрепались.

– С молотком? – Маша озадаченно посмотрела на свою руку, сжимающую инструмент. – А, ну это… Тараканы. Представляешь? У нас появились тараканы. Вот. Борюсь. Пять штук уничтожила!

Здоровякин аккуратно изъял орудие убийства и поцеловал жену в потный лоб.

– Машечка, – сказал он нежно. – Как я по тебе соскучился… А тараканов я лучше сам. Тапочком.

«А как же любовница? – растерялась Мария. – Он по мне соскучился! Ага, любовницы стало мало. Теперь и жену подавай! И все-таки… Неужели подействовало? Едва я расколотила маску, Илья сразу же изменился… Вот она, победа! Триумф воли! Да здравствует…»

– Кстати, а куда подевалась масочка? – строго осведомился Илья, рассматривая пустую стену. – Неужели разбили? Маша! Отвечай!

Глава 25 Девочки, не связывайтесь с художниками!

«Я скоро разучусь говорить», – поняла Анастасия.

Круг ее общения ограничивался продавцами поселкового рынка и магазинов – там она покупала продукты. Обмен фразами «Сметана свежая?», «Возьмите вырезку, не пожалеете!», «Мне – два килограмма яблок» вряд ли относился к разряду полноценных коммуникативных актов.

Но Атаманов с ней не разговаривал! Он шуршал в мастерской, колотил грушу, бренчал на гитаре. Он уезжал в город и возвращался. Он был преступно молчалив и вовсе не желал позабавить себя беседой с Настей.

Чудесный вечер с фейерверком канул в прошлое. И вновь – равнодушное молчание, холодный взгляд, устремленный мимо Настиного лица.

Настя превратилась в опытного ловца бабочек. Она караулила с сачком, выжидала. Ее трофеями являлись мимолетная улыбка Атаманова, случайно оброненное им слово. Настя бережно запечатлевала в памяти эти моменты. Они были драгоценностями, извлекаемыми из тайников души в сумерках, когда тени на снегу становились фиолетовыми и грусть до краев наполняла Настино сердце. Что же ей оставалось? Она вспоминала, как Атаманов вдруг улыбнулся ей, спускаясь по лестнице, и назвал «кенгуренком». Как прижал к себе, наблюдая за беснующимся в небе фейервеком. И это было мгновение счастья – яркого, ослепительного. Но таких мгновений было ничтожно мало.

«Как я попалась, – возмущалась Анастасия. – Ну почему я такая зависимая! Почему я не живу своей жизнью? Теперь вся моя жизнь – это он…»

Помнится, бегство из города и лесное уединение планировались в качестве тайм-аута для Настиного сердца. Здесь она должна была привести в порядок мысли и чувства. Но все обернулось иначе. Настя вновь ввергла себя в рабство, полностью подчинив душу художнику. Проклятый Атаманов лишил ее остатков самоуважения. Она презирала себя за неспособность вырваться из клетки, прутья которой были выкованы из обаяния Андрея, его мужской привлекательности.

Даже грубость Атаманова пленяла Настю. Он заканчивал картину, метался, нервничал и был невыносим. Он едва не убил служанку, наткнувшись на нее в мастерской. Та пыталась создать хотя бы видимость порядка. А он возмутился. В его гневном окрике Насте слышалось рычание льва, охраняющего прайд.

Ей не терпелось узнать, чем закончился роман художника с Юлией Чагировой. Но разве осмелилась бы она задать прямой вопрос? Настя помнила, как помрачнел Атаманов, когда она спросила про некую Дину. Дине он посвятил картину. Правда, портретом это трудно назвать. Но все же кто она?

И почему Настя не расспросила Веронику о подругах художника? Та бы ей рассказала. А пытать Атаманова нельзя. Стоит обмолвиться о Юлии, и Настю наверняка ждет мучительная смерть в тостере – Атаманов не простит ей любопытства.

Но призрак Юлии Чагировой терзал Настю по ночам. Она смотрела в потолок и мучительно размышляла, каким образом эта девушка сумела подчинить себе художника. С Юлей Атаманов был веселым и легким – так следовало из дневниковых записей. Он выполнял ее желания, прислушивался к ней. Правда, иногда они ссорились. Но затем бурно мирились.

Как же так, думала Настя. Если судить по записям девушки, Юля не отличалась умом или какими-то удивительными душевными качествами. По мнению Насти, она была пустышкой.

Где же та волшебная струна, задев которую Настя превратит своенравного художника в милого парня? Или он давно порвал все струны – ведь прошло два года с момента его романа с Юлией. Возможно, его характер кардинально изменился. «Нет, наверное, ответ гораздо проще. В Юлю он был влюблен. А меня не любит!» – страдала Настя.

– Я хотела спросить… – набравшись смелости, выдохнула она.

Настя только что подпитала организм художника великолепным обедом. Возможно, сейчас Атаманов расслабился и подобрел, думала Настя. Но она конечно же ошибалась.

– Да? – Атаманов поднял голову.

– А кто такая Юлия Чагирова?

Андрей замер. Его лицо окаменело.

– Андрюша?

– Откуда ты знаешь про Юлю?

– Мне сказали в поселке, – соврала Настя. Она съежилась от страха и нервно двигала тарелки на столе.

– Что сказали?

– Что она жила у тебя, – чуть слышно прошептала Настя.

– Обсуждаешь меня с поселковыми сплетницами? – усмехнулся Атаманов.