Stories, или Истории, которые мы можем рассказать

Нахмурившись, миссис Браун потянула за золотое кольцо, которое красовалось на безымянном пальце ее левой руки, пару секунд ей не удавалось снять его, а потом она с видимым усилием протащила его через сустав. Она взяла кольцо большим и указательным пальцами правой руки, подняла его до уровня глаз и некоторое время задумчиво рассматривала с таким выражением лица, словно не могла понять, как оно вообще здесь оказалось. Затем швырнула его так далеко, как могла.

Кольцо упало в воду с мягким всплеском. Черные лебеди вздрогнули и, предвкушая возможный завтрак, захлопали крыльями, подгребая к лодке. Но им пришлось вновь развернуться ни с чем…

Нажав кнопку двадцать первого этажа. Леон начат продумывать свой очерк.

Лени и «Рифенштальз». Идиотское название для идиотской группы. Леон не сожалел о том, что пропустил концерт. В самом деле, он был искренне этому рад. Ничто не могло быть лучше, чем встретить Руби и танцевать с Руби и заниматься с Руби любовью в спальном мешке. Ничто не могло быть лучше только что угасшей ночи, первой ночи в его жизни, когда он ощущал себя так, словно его душа вышла за пределы тела.

Леон вошел в редакцию. Лучи рассвета проникали в окна. Он заметил свет в комнате с проигрывателем. Там сидел Скип Джонс в окружении вертикально стоящих окурков и разбросанных пластинок.

— Есть курить? — спросил Скип, глядя поверх его плеча.

Леон покопался в кармане куртки, немного нервничая — как всегда бывало в присутствии Скипа, — и вытащил смятую пачку. В ней еще оставалось несколько сигарет. Со смутным чувством гордости Леон осознал, что у него даже покурить времени не было.

— Круто. — Скип посмотрел на пачку, а затем стремительно взглянул на Леона.

Леон протянул ему пачку. С руками Скипа творилось нечто странное. Они тряслись так сильно, что Скип выронил сигарету, которую достал из пачки, и ему пришлось сцепить руки, словно для того, чтобы остановить дрожь. Леон поднял сигарету с заляпанного и щербатого ковра. Они оба сделали вид, что ничего не произошло.

— Ты писал вчера о ком-то? — спросил Скип.

Леон зажег две сигареты, сделал две глубокие затяжки из обеих и передал одну Скипу.

— Я должен был писать о «Рифенштальз». Но, по правде говоря, я слегка отвлекся.

Скип внимательно изучал кончик сигареты. У него по-прежнему тряслись руки, но сигарета, казалось, немного успокоила дрожь.

— И что же тебя отвлекло?

— Я встретил девушку. Я встретил прекрасную девушку. Невероятную девушку.

Скип застенчиво улыбнулся.

— Ну, я пропускал концерты и по менее важным причинам. Не волнуйся. У старших с Элвисом хлопот полон рот. Они даже не заметят отсутствия твоей работы.

— Нет, я в любом случае напишу. — Леон улыбнулся. — Только не говори никому.

— Прикол. — Скип выглядел обеспокоенным.

— Все будет в порядке, — заверяющим тоном сказал Леон, обращаясь скорее к самому себе, чем к Скипу. — Я много раз ходил на Лени и «Рифенштальз», и их концерты всегда были полным отстоем. В чем вообще смысл писать о таких группах? Кучка позеров. Они же мир не изменят.

Леон, по своему обыкновению, говорил с абсолютной уверенностью в голосе, но внутри у него был полный хаос. Он думал о Руби и Эвелин Кинг и о чувствах, которые испытывал, когда набрался мужества и пошел танцевать. Казалось, что субботние события в Левишэме показали ему путь, на который он должен ступить: бороться с фашизмом, быть приверженным идее, пробуждать массы. Но этой ночью он понял, что массы пробудились настолько, насколько ему пробудиться не светит.

— Скип, как ты думаешь, люди могут любить черную музыку и все же быть расистами?

Скип Джонс пожал плечами.

— Не знаю, приятель. Думаю, да, к сожалению, да — люди могут любить черную музыку и ненавидеть чернокожих, но вряд ли тогда, когда они ее в достаточной мере слушают, — Скип осторожно поставил окурок на кончик фильтра, в ряд со всеми остальными.

— Эй, ты прав, что занял твердую позицию. Если тебе все равно в… сколько тебе сейчас? Двадцать? Так вот, если тебе все равно в двадцать — тогда тебе всегда будет все равно. Классно, печатать эти отрывки и очерки в «Газете». Черт, приятель, нацизм — это полная дрянь.

Леон вспомнил искаженные ненавистью лица в Левишэме. Всецелая, всепоглощающая ненависть, обращенная на них. Презрительные зиг-хайли и нацистские салюты. Кем был ее отец?

— Но эти отрывки всегда будут крохотными, — продолжал Скип. — Если бы наша газета была какой-нибудь «Дейли уоркер», тогда ни один кретин не стал бы ее покупать, никто не размещал бы в ней рекламу, и тебе, как последнему идиоту, пришлось бы продавать ее на углах улиц и за воротами фабрик. И, честно говоря, мало какой дебил ее бы купил. — Скип протер глаза, провел пальцами по своим сальным волосам в стиле Кейта Ричардса.

— Музыка существует не для того, чтобы спасти мир, — сказал Скип, и эти слова пронзили Леона насквозь, как удар молнии. — Она существует для того, чтобы спасти твою жизнь.