Стороны света (сборник)

К вечеру ему стало совсем худо. Поддубный ухаживал за другом бережно и безбоязненно, но оба думали об одном и том же, хотя вслух и не говорили: по уму — надо идти в поселок искать врача или возвращаться на материк, а если завтра от него заразится еще и Илья, то их положение станет вовсе бедственным, никто не отыщет ушедших в лес и не придет на помощь. Сгинуть от загадочной болезни в лесу на берегу глухого залива, в никому не ведомом месте, куда не ступает человеческая нога и не заходят катера, сведя с ума десяток людей в Москве, которые кинутся их искать и будут опрашивать всех подряд: паломников, девушку, мывшую голову в Святом озере, черного монаха и двух ушедших в Реболду детей, подбираясь к истине все ближе, как в игре «горячо-холодно», но все равно пропавших не найдут, потому что лесная дорога обрывается у дзота и следы сапог на литорали смывает отлив.

Всю ночь Макаров полудремал, выходил из палатки и снова залезал внутрь. Над заливом вставало в зелени рассветного неба большое солнце, было зябко, но костер еще не догорел, Павел выпил остывшего крепкого чаю — и вдруг так остро ощутил неслучайность всего происходящего, хрупкость и неправоту своей нынешней, внешне такой обыденной и вроде бы правильной, жизни, что захотелось непременно все в ней переменить. Он не знал, что именно должен совершить, но ощущение это было невероятно резким и неприятным, лишенным того смягчающего флера, к которому Макаров привык, и полусерьезные слова материалистически мыслившего и умевшего быть очень жестким и волевым отца, который, неоправданно сурово ругая сына за редкие тройки, говорил, что дети должны быть умнее своих родителей, потому как иначе человечество опять залезет на деревья, странным образом отозвались в душе путешественника.

На покрасневшем небе появились подсвеченные солнцем облака и медленно заволакивали пространство над головой, медленно пролетела пара уток, и снова стало тихо. Хотелось спать, но он все еще чего-то ждал, смотрел, как поднимается солнце и начинается его второй день на островах, которые так немилосердно его встретили и не захотели перед ним раскрываться, а потом залез в палатку и, отвернувшись к боковой стенке, провалился в тяжелый сон.

6

Сережа проснулся оттого, что по палатке стучал дождь. Некоторое время он обиженно слушал мерный шум, затем тихонько, чтобы не разбудить спящих, вылез из теплого спальника, откинул полог и зажмурился — на улице светило солнце, а то, что он принимал за дождь, оказалось шелестом листьев, которые дрожали на ветру и задевали тент.

Путаясь в растяжках, мальчик выбрался из палатки, упал на четвереньки, а потом поднялся и, весь во мху и сухих иголках, пошел смотреть море. Все удивляло его: горький запах водорослей, росший по неровным берегам настоящий горох, черные безвкусные ягодки водяники, соленая вода, не только противная на вкус, но и совсем не мылившаяся, и, чтобы вымыть руки, приходилось сперва чуть-чуть поливать их пресной водой, которая оказалась большой ценностью и нельзя было ее лить сколько угодно. Но больше всего мальчика поразило, что вчера море было гораздо ближе к лагерю, оно уходило и возвращалось, обнажая полоску суши, называвшуюся таинственным и красивым, совершенно новым словом — «литораль».

На этой влажной, изрытой морскими червями литорали все утро он сооружал башни из камней, строил из песка дворцы, рассматривал мелких жучков, бросал в воду камешки и так увлекся, что не заметил, как к нему подошел улыбающийся счастливой детской улыбкой хорошо выспавшийся, голый по пояс человек.

— Ботинки-то на разные ноги надел. Эх, крестничек, крестничек, когда ж ты научишься? Господи, красота-то какая! — Он перекрестился и стал обливаться, чистить зубы, мыть шею и отфыркиваться. — На вываку бодя?

— Что? — засмеялся мальчик.

— На рыбалку, говорю, пойдешь? — повторил Илья, выплевывая изо рта воду.

— Пойду, — обрадовался Сережа. — А папа?

— Пусть поспит. Да мы ненадолго. Он проснется, и мы тут как тут. Ушицы ему сварим, такой ушицы, что он у нас мигом выздоровеет.

Вдоль кромки береговой линии они с трудом продрались сквозь можжевельник и заросли черники. Море осталось у них за спиной, мох сменился твердой почвой, и на выходе из леса у дороги приезжие увидели давешних детей.

Мальчик и девочка сидели возле моста через ручей, будто никуда не ходили, однако теперь вид у них был растерянный и несчастный. Девочка, отвернувшись, жевала травинку, а мальчик глядел насупившись, отчего его румяные щеки казались еще более толстыми, а глаза совсем маленькими.

— Ну как там Реболда? — весело спросил Поддубный.

— А ну ее… эту Ебалду. Гребаное место. Не ходите туда, — ответила девочка устало. — Мужики там злые, пьяные…

Поддубный присел рядом с ними на корточки и стал рассматривать грибы в корзинке.

— Белый… Смотри-ка, Серень. А это подосиновик. Вы сами-то откуда будете, ребятки?

— Я из Архангельска. А он из Питера.

— А вы, дядь, откуда? — спросил мальчик.

— Я-то? Везде понемногу пожил. Домой как станем выбираться?

— На той неделе «Лаушта» придет.

— А когда?

— Точно никто не знает.