Сторож сестре моей. Книга 1

Он с изумлением уставился на нее.

— Что ты хочешь сказать?

— Однажды я говорила тебе — потом мы часто над этим смеялись, — что я хочу получить признание благодаря своему уму. Ну так мои идеи уже принесли мне некоторую известность. Я честолюбива. Отношения… — Она дрожала, заикалась, но заставила себя продолжать: — У нас не получится таких отношений, как ты описываешь — слишком много поводов для зависти. Нечего надеяться, что люди станут работать, не жалея сил, если будут считать, что кто-то несправедливо пользуется преимуществами.

Он резко прервал ее:

— Моя милая крошка Лу, мне безразлично, будешь ты работать или нет. Я думал, ты сама захочешь.

— Но я, разумеется, хочу. Я намерена работать. Я намерена достичь чего-то. — Постепенно ее охватывал гнев. Он даже не допускает мысли, что она не согласится. Да как он может принимать за нее решения, и так скоро, пробыв с ней всего пару часов, словно долгие месяцы разлуки ничего не значат! На ее щеках появились два красных пятна. Он вынуждал ее говорить такие вещи, которые она вовсе не собиралась говорить. — Мне уже предложили серьезную работу в Америке. У меня есть собственные планы на будущее. Ты мне не нужен… твое покровительство, твоя… — Она никак не могла подобрать верное слово по-английски. — Твоя милостыня, — сказала она.

Людмила встала и протянула руку.

— А сейчас нам лучше попрощаться.

Мгновение он сидел, оцепенев, не в силах собраться с мыслями, не в состоянии поверить, что она уходит, отвергнув все, что он предлагал ей, уходит из его жизни.

— Не уходи! — воскликнул он, но она уже стремительно направлялась в гардероб за своим пальто.

Он выскочил за ней на улицу, где небо было покрыто темными тучами и валил густой снег. Слава Богу, он распорядился, чтобы машину прислали к ресторану. В тот момент, когда она поднимала воротник пальто, он крепко схватил ее за руку.

— Позволь мне подвезти тебя до работы, к салону.

— Лучше не надо. Я возьму такси.

Не обратив внимания на ее протест, он втолкнул ее на заднее сиденье машины, когда шофер открыл перед ними дверцу.

— Поезжайте самой длинной дорогой на Графтон-стрит, — хрипло приказал он и поднял перегородку из темного стекла, отделявшую водителя от пассажиров в задней части салона.

Они оба заговорили одновременно, он, предчувствуя неизбежную потерю, она, страдая от комплекса неполноценности, упрекая себя за отсутствие гордости, — знакомые чувства, которые, как Людмила думала, она преодолела с помощью упорного труда и осознания, что способна добиться успеха своими силами. Лица обоих были полны боли.

Машина резко вильнула, объезжая кого-то, перебегавшего дорогу. Людмила очутилась в его объятиях, и он распахнул на ней пальто, и они жадно набросились друг на друга, его руки проникли ей под свитер, под лифчик, нащупывая грудь, губы ласкали шею, он навалился на нее всем телом.

Она заставила его остановиться, несмотря на то, что лицо ее говорило об обратном: она хотела его с той же страстью, с какой он желал ее.

— Ты стыдишься меня! — выкрикнула она, а за окном шел снег, застилая плотной темной завесой весь мир.

— Стыжусь? — Он был уязвлен. — Я тебя не понимаю! — сердито закричал он. — И кто же предлагает тебе работу в Америке? Паршивый поляк? Я уничтожу его!

— Да как ты смеешь…

Он зажал ей рот рукой, со злостью опрокинул на сиденье, обтянутое плюшем, задрал свитер, поднял лифчик и припал губами к груди.

— Нет, нет, нет… — стонала она, однако не предпринимая никаких попыток остановить его, когда его рука скользнула ей под юбку, в шерстяные штанишки; она жаждала его близости, сгорая от желания вновь ощутить внутри себя его пальцы, язык, его самого. Она боролась с собой, победы сменялись поражениями, она кричала, а тем временем машина медленно двигалась дальше.

Он говорил ей все те вещи, в которые раньше не верил, безумные, безрассудные слова любви, которых никогда не говорил прежде ни одной женщине.

— Не могу жить без тебя… Я люблю тебя… Ты нужна мне.

— Но недостаточно. Твои дети… — В ее голосе прозвучала неподдельная горечь. — Ты не готов представить меня своим детям, друзьям. Ты хочешь спрятать меня подальше, точно какую-то… какую-то шлюху, как назвала меня твоя жена. Ты хочешь сделать меня шлюхой!

Он резко оттолкнул ее. Как она может разговаривать с ним подобным образом? Маленькое ничтожество из Чехословакии, она не знала ничего, пока он не принял ее в свои объятия? Да как она смеет? Он не верил своим ушам.

Когда машина свернула на Бонд-стрит, он хмуро сидел в углу, пристально наблюдая за тем, как Людмила аккуратно застегивает пальто и вынимает из сумочки зеркало, чтобы поправить макияж. И снова она выглядела, как прежняя Людмила, недоступная, загадочная, богиня огня и льда, от которой, да поможет ему Господь, он совершенно потерял голову, — или он действительно по-настоящему любит эту молодую женщину?