Когда Норрис положил на стол Бенедикту отчет одного из лучших частных сыщиков компании, Бенедикт прочитал только две первые страницы, а затем набрал телефонный номер по своей личной линии связи. Он откинулся в кресле, предвкушая встречу, которую он собирался назначить, примерно так же, как он предвкушал изысканный обед в «Лютеции» или крепкую, высшего сорта гаванскую сигару.
— Одри — ты маленькая лисичка, почему ты пряталась от меня? — Его тон был легкомысленным и игривым. Он знал, что Одри будет благодарна ему за возможность ухватиться за любой предлог, даже если это явная ложь. Он не давал о себе знать в течение многих недель, не видел ее больше пяти месяцев и едва ли вообще о ней вспоминал, за исключением моментов, когда ему требовалась служебная информация из Комиссии по контролю, как, например, сейчас.
Одри не упустила шанс сделать вид, что она была именно вожделенной дичью, а вовсе не охотницей.
— Как приятно слышать твой голос, Бен, — она знала, что он терпеть не может, когда его называют уменьшительным именем, но решила таким образом подчеркнуть свое безразличие и независимость.
Он решил отделаться шуткой. Чтобы узнать то, что ему нужно, он должен встретиться с ней.
— Я приеду в Вашингтон в четверг. Если я пришлю шампанское, ты запасешься гусиной печенкой?
На другом конце воцарилось молчание, но его это не встревожило. Он знал, что она отменит все, что угодно, что встретится с ним тет-а-тет, если только у нее нет заседания в Комиссии по контролю.
— Ну? — с нарочитой резкостью спросил он.
— Лучше в пятницу.
— Если пятница по-прежнему следует за четвергом, то в пятницу я тоже у тебя буду. Скажем, около девяти тридцати.
Она никогда толком не понимала его с первого раза.
— Утра? — она напряженно засмеялась.
— Нет, Одри. В девять тридцать вечера, в четверг.
— Я охлажу шампанское, сэр, — сказала она низким, хриплым голосом.
— Не охлади еще что-нибудь.
Разумеется, Ян видел Луизу. Он отчасти надеялся, отчасти страшился, что она может появиться в похоронном бюро «Кемпбелл». Увидев, что она машет рукой, пытаясь привлечь его внимание, он отреагировал спонтанно, примерно так, как протекают химические реакции в лабораторной колбе. Его тело непроизвольно развернулось, обратившись в бегство, на коже выступила испарина, словно от ужаса. И только быстро шагая по Мэдисон-авеню, не глядя на светофоры и осыпаемый ругательствами, он полностью осознал сделанное.
Ему представился великолепный шанс. Случайная встреча со своим врагом в решающий момент его карьеры. Очень скоро об этом объявят в газетах, но он мог бы откровенно сказать Луизе, что в новом году его снова переводят в Соединенные Штаты, где он возглавит стремительно расширяющееся американское отделение компании «К.Эвербах». Спустя четырнадцать лет после того, как Луиза и Бенедикт Тауэрс показали, что о нем думают, вытеснив из основного русла, сослав на работу без будущего в застойных водах Голландии, он не только возвращался в Нью-Йорк президентом крупной компании, он возвращался, наделенный большими полномочиями.
Конечно, об этом будет объявлено, но ему был дан зеленый свет также и на приобретение или создание косметической фирмы, и что касается его, он готов жизнь положить, чтобы построить компанию, которая превзойдет во всех отношениях, опередит и обойдет фирму «Луиза Тауэрс, Инкорпорейтед».
И вот он проворонил свой шанс, однако, утешал он себя за чашкой кофе, это только к лучшему. Луиза, которая была и осталась колдуньей — и такой же красивой, что он заметил даже через весь зал, — наверное, заставила бы его сказать намного больше, чем допускала осторожность. Еще не раз их пути пересекутся в мире, где он в скором времени станет более крупным игроком. Ему не терпелось вступить в борьбу.
Бенедикт опоздал к Одри, приехав к ней домой намного позже, чем собирался; в клубе «Ф-стрит» он неожиданно встретил нескольких сенаторов, которым симпатизировал, и попытался выяснить точную картину всего происходящего во Вьетнаме. Одри кипела, но его это совершенно не волновало. Скоро он обо всем позаботится. Все это было частью игры, а не настоящая жизнь. Его настоящая жизнь — Луиза, и он больше не намерен об этом забывать.
— Уже почти половина одиннадцатого.
— Прошу прощения, мэм. Государственные дела.
Она была одета в прозрачную пижаму бледно-розового, телесного оттенка, так что при свете лампы казалось, будто под пижамой на Одри ничего нет. Возможно, она и была голой. Если так, то она совершила ошибку. С самого начала он говорил ей, что его возбуждает именно загадочность.
Она наклонилась, чтобы наполнить бокалы шампанским — днем он заранее прислал ей ящик «Дом Периньон», — и он заметил, что пижама застряла между ягодиц ее упругого, маленького зада. Он решил обойтись без прелюдии и послать к черту таинственность. Чем скорее он закончит с первой частью программы, тем скорее он узнает то, за чем пришел.
— Иди сюда, лисенок.
Она повернула к нему надутое, злое лицо и увидела, что он вертит в руках колье, похожее на золотое. Оно и было золотым.
— Ох, Бен-е-дикт…