Сторожевые записки

А у нас тоже неплохо говорят - вспомнилась бабушка, которая выпевала по-уральски округло: "Я малёёхонько подснежников-то набрала, там еще их полно-о, мне кушать хо-очется". Мы тогда возвращались - в ХХ веке - с дочерью из детского сада и остановились, привлеченные шумом. Экологически настроенные граждане просто пировали в своем возмущении: подснежник занесен в Красную книгу, он скоро исчезнет - хрупкий цветочек, уникальный, больше такого не будет. И дочка долго не могла успокоиться: что лучше цветочек... или бабушку спасти, чтоб не умерла с голоду? Часто вспоминала: "Помнишь, папа, бабушка кушать хотела? Пускай уж подснежник, маленький, в Красную книгу попадет, а не она".

- Избранность наша - это поучительность для других народов, - новый аргумент выдвинул Борис Штерн.

- Ну а история России - что, не поучительна разве для других народов? - спросил я. - Как же быть со словами Христа: нет ни иудея, ни эллина?

- Он твой начальник, ты у него и спрашивай, а также - про то, как щеку подставлять...

Тут подошедшие ученики остановили нас: пора приниматься за иврит, "ускоренный курс забывания русского языка", как выразился Кулер-Шерстневский. После урока он назначил мне встречу в рентгеновском кабинете...

Они с азартом вцепились в рентгенограмму: Кулер-Шерстневский и доктор Правый, переглядываясь и самозабвенно покачивая головами.

- У вас кости, как у Шварценеггера, но...

- Интересно! А как он еще ходит?! - восклинул доктор Правый. - Это роскошный коксартроз, что тут долго думать - стадия два-три!

- Плохо мое дело? - вставил я словечко.

- Приготовьтесь, что сначала будете ходить с палочкой, потом с костылем, но ведь ходить, а не лежать. Это излечить невозможно, а операцию - только в Израиле. Наши не по размеру что-нибудь вставят...

Друг с другом говорили: что там поступило? Ты же знаешь: три-четыре размера - не больше. Выбора нет совсем...

Кулер-Шерстневский сидел в легкой, доставшейся от молодости позе со слегка струящимся набок животом, а доктор Правый закурил и охотно продолжил:

- Вот это суставная щель. Видите, как она заросла? - Он тоже имел итальянский, но утонченный очерк лица - откуда они тут взялись, такие римские семиты?..

Глаза его горели от восторга познания, дым вылетал с необыкновенной скоростью из сильного рта. В общем, не пропадем, подумал я. Они ничего не сообщили такого особенно утешающего. Головка моего тазобедренного сустава сносилась. Сказали так: процесс естественный, все идет по науке, но и борьба с болезнью - тоже пойдет по науке. А процесс налетит на процесс, так еще неизвестно, кто победит! Кулер-Шерстневский из кармана достал диклофенак, списанный неделю назад из-за срока годности, но пока действует, берите, не стесняйтесь - я всем раздаю...

Они еще поперебивали друг друга, чтобы вогнать в меня за ограниченное время максимум информации: двигаться поменьше, но и вес тоже набирать нельзя и так далее. Я расстался с этим двуумвиратом в сложных, но, в общем-то, приятных чувствах. У кабинета на кожистых скамейках сидели, ожидая своей очереди, изваяния страданий и надежды. Я прошел мимо них, и мне не жалко было раздавать направо-налево лучи надежды, потому что после этого у меня ее оставалось столько же.

В общем, ничего не предвещало приезда еще кого-нибудь. Казалось: втиснуться некуда! Вроде бы все уже были на месте, минус мой сустав...

Готовились праздновать Пурим - кипела страшная борьба. Каждое направление иудаизма (консерваторы, реформаторы, хасиды) выдвигало на роль злодея Амана своего претендента. И, как водится в таких случаях, победа досталась совсем постороннему, то есть мне. Потому что я разумно сказал:

- Аман не еврей? Не еврей. Значит, гармонично будет, если на эту роль возьмете меня!

Все согласились, хотя мне потом передавали реплики отсеянных претендентов: "Вечно эти русские везде пролезут". Я побаивался, что не удержусь на пике своей карьеры, ведь берите хоть Большой театр, хоть самодеятельность, обиды везде одни и те же: его взяли, а меня нет. Во мне прорезались таланты интригана. Пошептался с режиссером Васей, и вот два соперника, неустанно копающих под меня, были взяты на в спешке сочиненные роли рабов, то и дело проходящих по сцене, а трое оставшихся согласились быть женами в серале Ахашвероша.

- Пошакалистее, родной! - радостно кричал мне Василий, видимо, копируя своего режиссера. - Ты же гнида! В этом и признайся откровенно.

Я старался одной половиной тела играть гниду, а второй - двигаться пошакалистее. Судя по тому, как глубоко Василий затянулся своей режиссерской сигаретой, кентавр гниды и шакала его устроил.

- А вы, уважаемый царь с умным взглядом! Повырожденнее, повырожденнее! Мы же не Чехова играем. Психологию выбросьте на фиг! Это карнавал.

Было видно, что Василий - артист-кукольник - наслаждается своей шабашкой. Где он еще может почувствовать себя режиссером и найдет таких послушных актеров, которые ждут еще и еще указаний?! Но вот только с умным взглядом царя - Вайсмана - нужно что-то делать, бормотал Василий.