— Дайте экзаменующемуся ответить на вопрос! — закричал Ломакс. — Предоставьте ему хотя бы время для ответа!
— Хорошо, — мягко согласился Стоунер. — Вы хотите продолжить ответ, мистер Уокер?
— Нет, сэр, — сказал Уокер, поколебавшись несколько секунд.
Стоунер упорно спрашивал его дальше. Гнев и возмущение, направленные и на Уокера, и на Ломакса, переросли в нем в какую-то болезненную, сокрушенную жалость, направленную на них же. Через некоторое время ему стало казаться, что он покинул оболочку своего тела, он слышал собственный голос как чужой, и этот голос звучал мертвяще, обезличенно.
Он услышал, как голос проговорил:
— Мистер Уокер, вы специализируетесь на девятнадцатом веке. О литературе более ранних периодов вы, как выясняется, знаете мало; но, возможно, вы лучше осведомлены о поэтах-романтиках?
Он старался не смотреть Уокеру в лицо, но невольно поднимал время от времени взгляд на эту круглую, бледную, зло и холодно уставившуюся на него маску. Уокер коротко кивнул.
— Вы знакомы с самыми значительными стихотворными произведениями лорда Байрона?
— Конечно, — сказал Уокер.
— Охарактеризуйте, пожалуйста, его поэму «Английские барды и шотландские обозреватели»[10].
Несколько мгновений Уокер смотрел на него подозрительным взглядом. Потом торжествующе улыбнулся.
— Вот оно что, сэр, — сказал он и энергично кивнул головой. — Понимаю.
— Достаточно, мистер Уокер, — устало промолвил Стоунер. — У меня нет больше вопросов.
Все молчали; наконец Радерфорд откашлялся, пошелестел бумагами на столе и сказал:
— Благодарю вас, мистер Уокер. Попрошу вас выйти ненадолго и подождать, комиссия обсудит ваши ответы и сообщит вам свое решение.
За те секунды, что Радерфорд произносил эти слова, Уокер вполне обрел уверенность. Он встал и, положив плохо работающую левую руку на стол, улыбнулся всем чуть ли не снисходительно.
— Спасибо вам, коллеги, — сказал он. — Это было очень и очень полезно.
Хромая, он вышел из аудитории и закрыл за собой дверь. Радерфорд вздохнул.
— Итак, коллеги, нам есть о чем поговорить? — спросил он.
Опять воцарилось молчание.
— Я считаю, он
— Мистер… э… Холланд? — спросил Радерфорд. Холланд смотрел то на Ломакса, то на Стоунера; он моргал и озадаченно хмурился.
— Но… вы знаете, он показался мне ужасно слабым. Мне трудно точно сформулировать… — Он сглотнул, испытывая неловкость. — Это мой первый устный экзамен здесь. Я пока не очень хорошо представляю, какие тут критерии, но… все-таки он выглядит ужасно слабым. Я хотел бы еще немного подумать.
Радерфорд кивнул.
— Мистер… э… Стоунер?
– «Не сдано», — сказал Стоунер. — Это явный провал.
— Да бросьте, Билл, ну что вы! — воскликнул Ломакс. — Ей-богу, вы слишком строги к парню.
— Нет, — ровным тоном произнес Стоунер, глядя прямо перед собой. — Не слишком, и вы это знаете, Холли.
— Что вы имеете в виду? — спросил Ломакс; казалось, он пытался, повышая голос, вдохнуть в него чувство. — Что вы имеете в виду, позвольте узнать?
— Ну хватит вам, Холли, — утомленно сказал Стоунер. — Он некомпетентен. Это не подлежит сомнению. Я задавал ему вопросы из тех, что задают рядовым студентам, и он не ответил удовлетворительно ни на один. Он лентяй и обманщик. На моем семинаре в прошлом семестре…
— На вашем семинаре! — Ломакс усмехнулся. — Наслышан, наслышан. Но это другое дело. Мы сейчас говорим о том, как он показал себя сегодня. И совершенно очевидно, — его глаза сузились, — что сегодня он отвечал вполне прилично до тех пор, как вы на него набросились.
— Я задавал ему вопросы, — возразил Стоунер. — Простейшие из всех, какие мог придумать. Я хотел дать ему наилучшие шансы. — Он помолчал и продолжил, аккуратно выбирая слова: — Вы руководитель его диссертации, и вполне естественно, что вы обсудили с ним тему. Поэтому на ваши вопросы по диссертации он отвечал очень хорошо. Но когда мы вышли в другие области…
— Что вы имеете в виду?! — крикнул Ломакс. — Вы намекаете, что я… что мы с ним…
— Я ни на что не намекаю, я просто говорю, что аспирант плохо подготовлен. Не могу считать, что он сдал экзамен.